Запахло палёным мясом.
Маг заорал — дико, визгливо, захлёбываясь.
На ногах остались два инквизитора, и о них можно было сказать так лишь номинально. Одному древесная стрела пробила живот, пришпилив к стене, и он пускал кровавые пузыри. Последний счастливчик почти не пострадал от эльфийской магии, но Лютиэна подхватила посох, который выронил один из его товарищей, и вбила его кованое окончание человеку в зубы.
Тот подарка не оценил, сложился пополам, опираясь на своё оружие.
Из-за дверной рамы в комнату заглянула Кана. Охватила последствия схватки, позеленела и спряталась обратно.
Покачиваясь на волнах сотрясения, я приблизился к инквизитору. Схватил за шею и рванул вверх, вынуждая разогнуться.
О, теперь этот придурок растерял львиную долю куража, подстёгиваемого ненавистью. Её вытеснил страх за свою жалкую жизнь — сладкий, сладкий страх. В его глазах я увидел своё отражение.
Я схватил его за горло и треснул о стену. Сжал пальцы, отчего клирик захрипел, заскрёб пальцами по моему запястью.
Эта плесень покусилась на меня и мою вещь. Будет только честно, если она умрёт, подарив немного радости своими страданиями.
На плечо легла рука, стиснула его.
— Родион, не надо, — прогудели неуверенно откуда-то сверху.
Я поднял голову и поймал взгляд Петра. От соседа по комнате — теперь уже, вероятно, бывшего — тянулась тонкая нить неуверенности.
Он не знал, как вести себя с новой, остроухой версией Родиона. Но, похоже, мысль о том, что я на его глазах убью беззащитного человека, ему претила.
Я посмотрел на Лютиэну. Та была бледна и облизывала пересохшие губы: за воззвание к эльфийской магии пришлось заплатить.
Я вспомнил наш разговор у поместья Нагиба. Как нащупать ту тонкую грань, где я мог развлекаться и при этом продолжать удерживать вещь у себя без необходимости держать её в цепях?
Оковы не подошли бы сестре — да и меня тюремная эстетика не прельщала. Все эти сырые подземелья, чьи камни впитали в себя крики бесчисленных заключённых… не для меня. Я предпочитал простор, открытое небо над головой.
Я встряхнул головой и отпустил инквизитора. Тот сполз по стене мешковатым кулем. О чём я вообще думаю? Неужели от удара мозги эльфа вконец скисли, и это как-то повлияло на мышление? Полная чушь.
Следовало признать, что бессилие заострило меня. Не потому ли, что я попал под вселенское правило, которое заставляет униженных и оскорблённых искать кого-то униженнее, чем они сами?
Настроение наказывать мужчину исчезло, и на смену ему явилось исконно малдеритское милосердие. Я похлопал Петра по ладони, намекая, что пора бы разжать её. Серьёзно, на плечо будто пару приличных каменюк положили — размерами Белавин-младший уходил от людей в сторону полуогров.
Сестра тем временем забрала у предводительницы отряда брошку и, повозившись немного, разломала её надвое. Бросила обломки к ногам девушки, к моему удивлению, оставшейся в живых.
— Сколько веков прошло, а блокировать нас ваши негаторы так и не научились, — сказала сестра и вдруг пнула её под рёбра. Девушка громко всхипнула, и её вырвало. От былой величественности не осталось и следа. Она свернулась комочком, дрожа, по её лицу бежали слёзы. В общем, она представляла собой жалкое зрелище.
Всё это было притворством.
О, страх присутствовал. Любой бы боялся, оказавшись на её месте. Но она владела собой куда лучше, чем стремилась показать. Я не видел её мыслей, но готов был поклясться, что она просчитывает шансы на спасение, прикидывает, как бы вырваться.
Эльфийку Пётр останавливать не стал, лишь бросил укоризненный взгляд, который та проигнорировала. Он-то не испытывал того, что испытала она — ощущения смыкающейся западни, которая возвещает скорую гибель.
Нельзя держать месть в себе, особенно если отомстить можно без особых усилий.
Инквизиторша ещё легко отделалась, утратив лишь гордость и ужин. Пётр связал её вместе с условно выжившим товарищем, лишившимся почти всех зубов.
Лютиэна протянула мне кольцо перевоплощения, надела своё, и мы вновь натянули людские образы.
В груди вскипела знакомая истома. Я подавил приступ желания обнять сестру, уткнуться ей в волосы, поцеловать…
Эльфийский инстинкт выбирал очень неподходящее время для того, чтобы проявить себя во всей красе. Хуже всего было то, что, как я подозревал, Лютиэна испытывала примерно те же чувства.
Уже в коридоре около дворянина материализовалась Эллеферия, выглядевшая куда плотнее, чем раньше. Ей приключение в сокровищнице пошло на пользу. Тех крох силы, что достались богине после совместной молитвы, хватило, чтобы добавить ей блеска в глаза и румянца на щёки.
— Хорошо, что я посоветовала Петру отыскать вас! Я переживала…
Её заявление заставило ухмыльнуться. Переживала Эллеферию за свою паству, не более. Впрочем, не сказать, чтобы чувства богини были целиком фальшивыми. Чем мертвее бог, тем большую потребность он испытывает в общении со смертными.
Вскоре Эллеферия спряталась обратно.
Особняк Аркариса располагался в академическом комплексе, в отдалении от основных зданий. Его скрывал живописный парк с зеркалами прудов и монументальными деревьями, чьи стволы достигали в толщину несколько охватов.
Основный комплекс порядочно изменился с тех пор, как я в последний раз его видел. Попадали статуи, на тротуарах валялись обломки камней. Административное здание, где скрывался вход в хранилище, лишилось большей части крыши и обзавелось симпатичной дыркой в стене.
Ох уж эти смертные! И с чего бы им затевать грандиозный ремонт в такое время? И они совсем позабыли про строительные леса.
Терминал с межконтинентальным порталом находился на юге Петрограда. К счастью, Аркарис распорядился выделить нам машину: на выходе из академии нас остановил вертлявый человечек, оказавшийся личным шофёром ректора.
Ему повезло, что он успел представиться, перед тем как его раскатали по земле тонким слоем. После общения с инквизиторами нашу компанию охватила определённая… нервозность.
Я полагал, что ничто не мешало инквизиции установить блок-посты или вовсе отследить все дороги, ведущие к терминалу. В конце концов, церковники осмелились ворваться в дом к Аркарису, который явно был не последним разумным в империи. Я поделился соображениями со спутниками. Как ни странно, откликнулась Кана — и возразила:
— Я слышала, что у господина Аркариса хорошая репутация при императорском дворе. И его императорское величество Николай Третий последовательно урезал права и свободы церкви, так что этот налёт смахивает на жест отчаяния. Если кто и организует полномасштабную охоту, то это лейб-гвардия.
Во мне крепло стойкое подозрение, что светская власть Российской империи имела крайне мало оснований для того, чтобы преследовать нас. Как-никак любое ослабление позиций церкви — это усиление императора. Уничтожив реликвию, я оказал ему услугу.
На публике он, разумеется, будет призывать наказать мерзких нелюдей, посягнувших на святое. Однако на деле ему, вероятно, будет не до нас. Не зря же Финголфин и Анайрэ приехали сюда.
Что-то случилось после выброса энергии, что-то такое, что заставило эльфов и людей пойти на переговоры. Скорее всего, они пройдут втайне, и, скорее всего, если мы не попадёмся по собственной глупости, о нас предпочтут забыть.
Потому-то инквизиция прыгнула выше головы, вторгшись на территорию академии.
Поездка соответствовала ожиданиям. Патрулей не попалось, никто не остановил машину для досмотра и поиска опасных врагов человечества.
Старый город, эфирно-карамельный, изящный, сменился новым — нагромождением каменных джунглей. Среди высотных зданий и прятался терминал перемещений.
Внешне он напоминал скучную бетонную коробку. У входа толклись люди, над площадью перед зданием стоял гомон множества голосов.
К счастью, шофёр Аркариса провёл нас по служебному входу. Приветствие, пара многозначительных кивков, продемонстрированная эмблема — три языка пламени — и несколько купюр позволили обойти осмотр и проверку документов.