А ведь, в отличие от меня, Верилия не обладала способностями, которые мгновенно убирали любую грязь. Наверное, потому-то она и облизывала хризалиду.
Прислушавшись к тихому биению внутри хризалиды, я уловил нечто знакомое. Нечто близкое. Нечто желанное.
Я уловил страдания. Боль, страх, злость, отчаяние — они были заточены в камне, законсервированы в нём, каким-то образом обретя подобие материальности.
И вместе с тем эмоции слегка отличались от привычных мне. Они были тусклее, скуднее, скучнее. Возможно, отличие в сосуде — я привык тянуть живые, свежие чувства, а гаввах был слишком старым для моего утончённого вкуса.
Я потянулся к сероватой дымке, зацепил её краешек, втянул — и поморщился.
Это можно было употреблять… Если иного выбора не оставалось. А у меня под боком находился чудесный носитель правильных и, главное, ярких эмоций. Потому я бросил хризалиду, туман в которой после моих экспериментов стал чуть жиже, Верилии.
Она вскинула брови.
— У тебя и сумка, и мешок, — я ткнул в рюкзак, прислонённый к скале, — Не буду же я тащить на себе то, что можешь понести ты? Ну и, пожалуй, я дам тебе кое-что из того, что добуду.
Прежде чем она успела вымолвить хоть слово (а слов в суккубе скопилось изрядно, просто она не могла выбрать, какое оскорбление выплюнуть первым), я театрально взмахнул руками. Подчиняясь воле, в воздух взмыли сотни хризалид, вырвавшиеся из тел уродцев.
Я перенёс кристаллы к рюкзаку суккубы и, открыв его, свалил добычу туда.
— Не благодари, — ухмыльнулся я.
— И не собираюсь! — злобно бурча под нос, Верилия кинулась к рюкзаку и стала перебирать хризалиды.
Многие она отбраковывала и выбрасывала как негодные. А я, наблюдая за ней, вспомнил, что, согласно земным поверьям, дьяволы не были способны говорить спасибо.
Что ж, если так, не стоит наказывать суккубу за неуважение.
Я опёрся о крутой склон скалы и уставился в небо.
— Я отдам тебе почти все хризалиды в обмен на то, что ты объяснишь мне всё в подробностях. К примеру — где твоя команда?
— Я вроде объясняла… Нас перехватили неподалёку от портала. В самом начале пути! А у этих остолопов была большая часть Печатей и две стазис-лодки. Не очень-то приятное чувство — перебираться через Ахерон на одной стазис-лодке с Вилшем…
— А Вилш — это…
— Последний компаньон. Он тащил на себе оставшуюся стазис-лодку, а ещё, скотина такая, нёс аж четыре Печати.
— А потом?..
— А потом нас нашла стая инкастодов. Как оказалось, вермлеки слабо предназначены для долгого бега. А уж если у них на плечах стазис-лодка… В общем, сожрали Вилша.
— Не слышу в твоём голосе скорби.
— Да плевала я на них. Сволочи угробили кучу дорогой снаряги из-за своего идиотизма.
Краткая история группы дьяволов, конечно, была крайне занимательно, но я поймал себя на мысли, что начал не с того. Верилии следовало объяснить мне основы, поскольку происходящее всё ещё отказывалось складываться в цельную картину. Я открыл рот, чтобы потребовать у суккубы описать базовые концепции… И заметил вдалеке, у горизонта, летящую точку.
Точка уверенно приближалась, а с ней нарастал комочек присутствия, угнездившийся в моей голове.
Моё молчание Верилия приняла за знак, что её наконец оставили в покое, и больше не вымолвила ни слова. А я следил за полётом той, появления кого уже давно ждал.
И дождался — над головой зависла Дженни.
Мы с ней переглянулись, и пикси грохнулась мне на макушку. Вид фея имела измочаленный: тряпки, заменявшие ей одежду, посползали, волосы растрепались, а на разгорячённом от быстрого полёта теле сразу выступил пот.
— Опа, так ты не один, — цокнула Верилия. Я проигнорировал её и снял Дженни с головы.
Она тяжело дышала. Пикси обладали феноменальной выносливостью. Если Дженни выдохлась так, что едва шевелилась на моей ладони, значит, она проделала огромный путь. На это указывало то, что по прибытии я её не чувствовал. Похоже, фея носилась повсюду, пока не уловила нашу связь.
— Ты знаешь, где Лютиэна?..
— А? А! А-а-а… Д-д-да… — выдавила пикси.
На то, чтобы она смогла заговорить, ушли несколько минут.
— Её схватили! Такие страшные, рогатые! — Взор Дженни упал на Верилию, и пикси прокашлялась.
В животе зашевелился червячок неуверенности. Если сестру поймали эти уроды, то она уже не жилец. По венам заструилась жгучая ярость.
Мою. Вещь. Посмели. Убить.
И тихий голос на грани слышимости прошептал, терзаясь скорбью: Лютиэну убили…