— Славься, о великая госпожа Семирамида! В твою безграничную мудрость уверовал я и, зову твоему повинуясь, прибыл на земли Рима-Порта, дабы окропить своей кровью ритуальный алтарь. Умереть с восхвалениями тебе на застывающих устах — вот чего желаю, вот к чему стремлюсь!
От Дженни и Верилии полыхнуло неверием, затем — шоком, паникой и страхом вперемешку со злостью. Допускаю, что моё решение проблемы могло показаться им не совсем стандартным, однако великие умы всегда шокировали современников своими выходками.
К тому же эмоции суккубы и пикси были весьма приятны на вкус.
— Ты что творишь, болван? У тебя весь мозг в уши перетёк?! — яростно зашипела Верилия, подскочив ко мне. Даже посмела схватить меня за остаток рукава. Я скосил на нём взгляд и тихо, но уверенно произнёс:
— Если ты начнёшь думать не задницей или хвостом… или чем там думают бывшие черви… то поймёшь, что бодаться с целой толпой нам не с руки. А вот попасть туда, где проводится жертвенное убийство так, чтобы сами убийцы нас туда и привели — это наиболее верный, быстрый и надёжный путь. Или ты выучила чертежи зиккурата и знаешь его от и до?
— Знаю, где портал, — угрюмо сказала девушка. Тряхнула волосами, — Но в эту чушь никто не поверит. С какой радости мы заявились на ладье, если пришли в Рима-Порт, чтобы убить себя? Нас должны были принять ещё на выходе из…
Она замолчала, поскольку передовой гран-инкастод приблизился к нам вплотную. На первый взгляд, он мало чем отличался от более безумных, более глупых особей по ту сторону Ахерона — багровая кожа, покрытая струпьями, сумасшедший блеск розоватых радужек, отчётливое пятно гниения на щеке… И всё же он не бросался на нас с яростным рычанием, не пытался оттяпать нам руки и ноги острыми когтями.
Просто встал как вкопанный, дотронулся до покрытого гнойными выделениями капюшона и стащил его. Несколько томительных секунд мы изучали друг друга, пока разжиженный мозг уродца не принял какое-то решение.
Гран-инкастод раскрыл рот, выдавил череду тявкающих кашлей, которая с натяжкой сходила за речь, и повернулся к нам спиной.
— И что он имел в виду? — спросил я у Верилии.
— Я, мать твою, похожа на проклятого проклятого психа, чтобы знать, о чём они говорят? — огрызнулась она, — Полагаю, что раз нас до сих пор не растерзали, они уловили как минимум что-то из того, что ты им сказал. И как минимум с частью этого они согласны.
Предводитель белобалахонных тварей раздражённо прикрикнул на меня и суккубу, махнул рукой, поторапливая нас. Пикси заняла своё законное место на моём плече, и мы отправились вслед за гран-инкастодом, который повёл нашу компанию на добровольный убой.
По крайней мере, это он так думал.
У стен зиккурата поднялся сильный ветер. Меня обдало пригоршней праха, но хуже досталось Дженни — её чуть не сшибло с излюбленного насеста. Фея принялась отплёвывать забившийся в рот и глаза пепел мёртвой планеты. Встопорщенные крылья Дженни придавали ей сходства со злым распластанным жуком.
Как и в остальных случаях, давала о себе знать потрясающая живучесть пикси. Представитель иной расы уже покрылся бы жуткой сыпью и мучился от чесотки, которая въедалась бы всё глубже в его внутренности, сводя с ума. Но фею проклятие не брало совершенно.
Зиккурат был сложен из циклопических, скверно обработанных блоков, кое-как притёртых друг к другу. Ступени лестницы, начинавшейся у его подножия, были разной высоты. Вонь, которую источали гран-инкастоды, тоже не способствовала хорошему настроению. И это если забыть о том, что меня собирались принести в жертву владыке измерения, которая бы никогда об этом даже не узнала.
Во всём этом положении более всего меня бесила нарочитая, торжественная медлительность, с которой действовали уродцы. Они выдавливали из себя хриплые речитативы, размахивая факелами в нелепом танце. Что это должно символизировать, я так и не понял… Да, в общем-то, меня это и не заботило. Главное, что гран-инкастоды были достаточно тупы и достаточно фанатичны (неожиданное сочетание, не правда ли?), чтобы я мог воспользоваться ими.
Лишь это и спасение Лютиэны имело значение.
На пути к крытой вершине пролегало штук пять площадок, и на каждой процессия останавливалась, чтобы тройка самых старых и мерзких жрецов напомнила своей пастве неведомые постулаты. Публика заходилась от восторга, особенно когда жрецы указывали на нас; сотни взоров, наполненных недобрым предвкушением, ощупывали меня, пикси и суккубу, как будто мы были селёдками, выставленными на базаре в рыбный день.