За статуей Аламирила Алого имелся рычаг, замаскированный под царский жезл, статуя, не спуская с меня пустых глазниц отъехала в сторону, открылся тайный проход в темницы. Внешний же вход туда располагался почти за милю от замка, этим местом почти не пользовались, предпочитая новое здание. Пронырливый гоблин же прознал про него почти сразу, как нанялся и использовал как наше тайное место, за это я его и ценил.
Узкий коридор петлял, приходилось сверяться с отметками на стенах, что когда-то оставила стража, старые ходы были глубоки, ветвисты и до конца не пройдены даже мной. Они то расширялись до невероятных размеров, то троились, двоились и расползались в стороны, это, кстати, и было ещё одной причиной отказа от использования этого подземелья, в прошлом тут то и дело терялись даже охранники.
Последний коридор и я вышел к готической арке, прорубленной в стене, за высокой дубовой дверью открывались темницы. Гоблин вздрогнул, едва я вошел:
— Господин, вы, как всегда, непредсказуемы и легки словно тенистый[1], — улыбаясь, заискивал сморщеннолицый.
С ним в компании имелись трое: орк, здоровенный небритый бугай людского племени и неизвестный, что был привязан к стулу и закрыт мешком на голове.
— Я привёл своих помощников, проверенные. Этот, — ткнул гоблин в детину, — глух и нем от рождения. А этому язык отрезали ещё в детстве, так что не болтают лишнего, — хохотнул сморщенный.
— Зачем ты позвал меня сюда? — поторопил гоблина я, желая перейти к сути.
— У меня для вас такой замечательный подарок, мой золотой господин, — расплылся в широкой улыбке гоблин и я лишний раз убедился в том, до чего же они уродливы.
Сморщенный откинул с лица пленника мешок, на меня уставился изрядно избитый остроухий с кляпом во рту. Бледнокожий, с белыми волосами до плеч и тонкими чертами лица — словом, ничем не примечательный эльф.
— И с какой это поры остроухие считаются замечательным подарком? — саркастично поинтересовался я.
— Этот ушастый орал вчера на площади, а мы его, гада, изловили, — тыча пальцем в грудь пленника возвестил меня гоблин.
— Эльф зачинщик?! — вот это точно было удивительно, ну и денёк выдался.
В Мадисе остроухих почти не проживало, все что были в основном заезжие или студенты, и те, и другие права голоса никогда в Магиконе не имели и политики не касались. Какого же тогда мрака этот лез в дела столицы?
— Ну-ка, кляп уберите, — скомандовал я, клыкастый тут же исполнил приказ, — ты учишься в Академии? Или живёшь тут? Где твой дом? — остроухий демонстративно отвернулся, не проронив ни слова.
Гоблин сделал знак орку, тот хорошенько врезал в челюсть строптивцу, я опять склонился над ним:
— Я спросил тебя, где ты живёшь, и лучше отвечай, — но эльф молчал.
Гоблин оттеснил меня в сторону, приблизив лицо к лицу эльфа так близко, что казалось, сейчас цапнет его за нос:
— Когда мой господин спрашивает, надо отвечать, — прошипел он и, схватив палец пленника, в одно мгновение с отвратительным хрустом сломал. Парень кричал, лицо его покрылось испариной.
— Я не местный! — выкрикнул он.
— Хорошо, откуда ты и кто тебя сюда прислал? — спросил я, отвернувшись полубоком, смотреть на уродливый вывернутый палец было неприятно.
Но в ответ опять последовала тишина. Гоблин вновь приблизился к пленнику:
— Тебя когда-нибудь бил глухой? — спросил он с улыбочкой от которой даже у меня пробежали мурашки. — Нет? Сейчас попробуешь, они никогда не останавливаются, потому что не слышат ни крика, ни хруста костей, — слухач подал знак детине и тут мне пришла пора отвернуться.
Нет, я не слыл неженкой. Да и за тридцать лет при дворе повидал немало мерзости, но остроухий орал так, что у меня сводило желудок:
— Я всё скажу! Всё! — кричал он сквозь треск сломанных костей.
Заметив, что я не могу повернуться — вид крови, да ещё в таком количестве был омерзителен, а уж от переломанных костей мне точно станет дурно. Гоблин снял с себя плащ и укрыл тело пленника, скрыв от моих глаз уродства. Парень обмяк, горделивого взгляда более не наблюдалось, из носа, сдвинутого на бок, текла кровь.