Но через час потеряли смысл и слова, а барельефы и статуя слились в одно едва осознаваемое медно–терракотовое пятно. Астер продолжала петь, но сама песня теперь воспринималась ею просто как набор звуков, как музыка, в которой нет и не может быть такого обыденного и человеческого понятия, как смысл. Остались лишь божественные звуки, а перед глазами Астер было только лицо Младшей Сестры, весь остальной мир превратился в набор цветных пятен. Затем жрица не видела уже и лица, остался лишь взгляд Сестры. Астер достигла той глубины, когда уже не осознаешь себя, как личность, она теперь сама стала песней. Ее рот продолжал петь, но в этом больше не было ни воли, ни усилий. Пластинка красного чая под языком Астер давно уже отдала весь свой сок, но жрица не выплевывала ее, потому что забыла про само ее существование.
Через три часа исчезло и ощущение себя песней, не осталось вообще ничего. Если бы Астер сейчас прервали и попросили бы назвать собственное имя — она бы не вспомнила его…
Астер вдруг стала совсем маленькой. Она еще не была «сагир», потому что так называют только послушниц и младших жриц. А она не послушница, она маленькая пятилетняя девочка. Она стоит на пороге собственного дома ярким солнечным днем, и с каменных равнин Алькахила дует жаркий ветер. Папа еще жив, эльфы еще не убили его, а мама совсем молодая и счастливая. Старшую сестру маленькой девочки зовут Хоста и она сегодня выйдет замуж. Хоста даже уже примеряет свой свадебный обруч, отделанный акульими зубами и зачарованный на повышение привлекательности.
Вниз от дома тянется пологий каменистый склон, где фыркают привязанные хизаны, на которых на свадьбу съехались гости из окрестных селений. Маленькой девочке все интересно — и гости в цветных одеждах, и вонючие мохнатые хизаны, и свадебные подарки, согласно традиции заранее сложенные за домом, и почему мама такая веселая, и даже страшный эльф–магистрат, высокий, в тоге и с остренькими ушками. Но вдруг мама мрачнеет, она идет вниз по склону и маленькая Астер бежит за ней, ей интересно узнать, что случилось. Ну, конечно. Это незнакомый дядя ведет Илку, схватив того за ухо. Илку опять набедокурил. Илку — это брат Астер, всего на два года старше. В руке Илку сжимает мана–термита, и Астер с ужасом видит, что все лапки у того оторваны.
— Из вашего паренька добра не выйдет, госпожа, — говорит незнакомый дядя.
— Илку, что ты опять натворил? Ох, простите, господин Альсаван.
— Он украл у меня этого мана–термита, моя госпожа, — сообщает Альсаван, — Но дело не в этом. Я не в обиде, и не хочу портить ваш праздник. Дело в том, что ваш сын стал курочить этого термита. Он пытался его поджечь заклинанием, а потом начал драть ему ноги.
— Илку!
Илку мрачно молчал, как и всегда, он был самым молчаливым мальчиком, которого знала Астер.
— Еще раз простите, моя госпожа, — продолжил Альсаван, — Но я уже видал такое раньше. Сначала насекомые, потом животные, потом люди. Я просто волнуюсь за вашего сынка.
— Ну что вы, — смущенно сказала мама, — Илку не такой, людей он не будет мучить никогда, я уверена. Да, Илку? Прошу, простите нас, господин Альсаван.
— Ладно, беги, малец. Пусть мама с тобой разбирается, — Альсаван наконец отпустил ухо мальчика, — А этот мана–термит уже не жилец, я дарую ему легкую смерть. Эй, малышка, отвернись.
Астер в ужасе отвернулась, но услышала, как хрустнул израненный мана–термит под сапогом господина Альсавана. Она испугалась, что–то вдруг изменилось, как будто солнечный свет померк, и ветер стал холоднее.
Ложь.
Астер ничего не понимала. Этого не может быть. Она не могла. Такого никогда не было.
Ты уснула, дура
Не может быть. Но Сагир–Астер уже поняла, что это правда. Катастрофа. Она уснула во время ритуала, она так и не допела до конца песню, она все испортила.
Астер в ужасе открыла глаза, она все еще стоит на полу, на коленях. Она уснула в этой позе, и давно исторгшая весь свой сок пластинка красного чая у нее во рту стала гнить и приобрела горький вкус.
Вокруг было темно, волшебные огоньки, которые она повесила по углам святилища, давно погасли. Но она все видела, хотя света не было. Это было странным, невозможным. Но она видела. Статуэтка Трех Сестер была разбита, терракотовые осколки валялись на полу, вперемешку с осколками от чаши для жертвоприношений. Не может быть. Медные барельефы на стенах позеленели, так что нельзя было больше рассмотреть, что на них изображено. Невозможно. Ужас прошел через все тело Астер, сводя ее с ума.