Мне снился длинный приятный сон, в котором мы были вместе, разговаривали, смеялись, смотрели друг на друга, слушали музыку. Потом я поняла, что музыка действительно есть. Где-то недалеко, то ли на этаж ниже, то ли за стеной, наверное, театр. Там грохотала музыка, свистели и аплодировали, впечатляюще сильно пел бархатный баритон, я как будто бы даже узнала песню, это была одна из тех опер, которые иногда гастролировали в Сильвин-тэре. Я заслушалась и опять почти уснула, когда поняла, что поют не на эльфийском, а на языке Грани Дэ, и стала вслушиваться в слова.
— Кот… Чем же ты болел, несчастный лысый… кот? Где ж тебя носило по подвалам, кот?! Где твой живот таскала злобная судьба, что кости с кожей лишь остались от тебя? И днем и ночью нет покоя мне с тобой — под одеялом, сволочь, спишь с моей женой! Но как же выгнать с голой жопой на мороз, ведь на тебя, бедняга, не взглянуть без слез. Не взгляну-у-уть… без сле-о-оз!
Я от шока дышать забыла, и теперь лежала, смотрела на размотавшийся бинт, и пыталась понять, что меня шокирует больше — текст песни или обалденное качество исполнения.
За маленьким тусклым окном светило солнце, я перевернулась на другой бок и увидела выходящего из ванной Романа, мокрого, безмерно довольного собой, и практически голого — на нем было только полотенце, и закрывало оно даже меньше, чем тот мой любимый "прости-господи-костюм".
Он увидел, что я проснулась, и жизнерадостно раскинул руки:
— Утречко, солнышко! Вставай давай, нам в два часа комнату сдавать. Не особо ты и изменилась. Хотя, я тоже. Уши только, — он подошел к шкафу, открыл дверцу и стал рассматривать себя в большом зеркале: — По-моему, я похудел. Как думаешь?
Я с удовольствием изучала его мускулистую спину и ноги, и радовалась что они не изменились.
— Тебе кажется.
— Думаешь? А по-моему, похудел, — он подвигал плечами, качнулся с пятки на носок, чуть подпрыгнул и посмотрел на меня через зеркало: — Ощущение такое, прыгать легче. И бороды нет. Ты бы видела, сколько с меня шерсти облиняло, я думал, сток чистить придется. — Он поскреб ногтями шею, задирая подбородок и рассматривая себя в зеркале, посмотрел на руку и показал мне: — Татуха появилась. Какая-то она ни о чем, если честно. Ничего, если я сверху рукав набью, она же не испортится?
Я посмотрела на его "ни о чем" татуху, означающую, что он теперь мой с потрохами, еще надежнее, чем если бы я приковала его к батарее, улыбнулась и кивнула:
— Набивай, в ней нет магии, это просто следы от корней Плода Души.
Он кивнул, закрыл шкаф и развернулся ко мне:
— А покажи свою.
Я размотала остатки бинта, осторожно положила на тумбочку маленький росток и треснувшую скорлупу, посмотрела на свою руку — запястье как будто бы стало пошире, и ногти потолще. Татуировка выглядела как узор в стиле модерн от запястья до середины предплечья, плавные изгибы и кудри — редкостно здоровый плод попался, на моей грани орех был меньше в полтора раза, и корней едва хватало на узкий ободок. Привезти им на племя, что ли?
— Красиво, — кивнул Ромка, — тебе можно не забивать рукавом.
— Спасибо, — иронично улыбнулась я, выбираясь из-под одеяла, — пойду я тоже в душ. Сколько у нас еще времени? Рома? Ром, ты чего?
Он замер с таким видом, как будто на него влиял сильный менталист, но магии я не чувствовала, это было очень странно. Я начала вставать с кровати и чуть не упала — у меня как будто изменился центр тяжести и положение суставов, я была неловкой, как человек, впервые вставший на коньки. Вот это было по-настоящему страшно — неужели я теперь всегда такая буду?
Я села ровнее, еще раз попробовала встать, придерживаясь за край кровати руками, было ужасно неудобно, я испугалась по-настоящему. Посмотрела на Ромку и спросила:
— Что со мной?
По его лицу расползалась безумная завороженная улыбка, захватывая постепенно все тело, я видела, как эта улыбка расправляет его плечи, поднимает дыбом маленькие волоски на руках, пускает мурашки по животу. Он сглотнул слюну и хрипло сказал:
— Все с тобой отлично. Офигенно даже, я бы сказал. Прямо превосходно. Как же удачно я женился, святые макарошки…
Я села обратно на кровать, пытаясь себя рассмотреть, и наконец поняла, почему мне было так неудобно — на мне перекрутилось платье, мы его перед сном расшнуровали и расстегнули всю одежду, я знала, что в процессе изменений тела может быть временный отек, лучше, чтобы ничего не было пережато. Рукава страшно мешали, юбка загнулась и задралась, я беспомощно посмотрела на Романа: