— Иди сюда, — мягко потребовал Роман, хлопая ладонью по кровати рядом с собой.
— Не-а, — прошептала я.
— Прямо сюда, давай, это просто, раз и подошла.
Я сделала осторожный шаг к нему, но остановилась. Он показал мне татуировку и улыбнулся еще самодовольнее:
— Дорогая моя Юлечка Волкова, мы женаты.
С одной стороны, это было круто. Но с другой стороны — мои ноги меня не слушались. Я прочистила горло и уточнила:
— Я теперь могу тебя кусать? Дед говорил, женился — кусай. Да?
— Да! — он раскинул руки и расслабленно откинулся на подушку: — Наслаждайся! Изгрызи меня всего, я чист, и теперь даже почти не волосат. Вперед.
Когда он перестал на меня смотреть, я быстренько договорилась с ногами, подбежала к кровати и грызанула своего личного волка за бок. И это было обалденно.
Он рассмеялся и стал пытаться закрыться, но без особого усердия. Я кусала его за плечи, за шею, потом добралась до губ и поцеловала, он обхватил меня и перевернул на спину, и мы оба остановились. Он смотрел на меня, я смотрела в его зелено-ореховые глаза, теперь чуть более зеленые, чуть менее ореховые, серьезные. Он шепнул:
— Страшно?
— Не-а.
Он улыбнулся и поцеловал меня очень осторожно, очень нежно.
Мне не было страшно, я ему настолько доверяла, что не было ни малейших сомнений, что что бы он со мной ни сделал, все будет обалденно, он никогда мне не делал больно или неприятно, каждое его прикосновение означало блаженство, я не сомневалась, что в этот раз будет так же. Это будет что-то новое, но ничего плохого точно не будет, я была уверена.
Мы ласкали друг друга так осторожно, как будто никогда раньше этого не делали, я трогала его спину кончиками пальцев, я так уже делала прошлой ночью, рельеф не изменился, но мои ощущения — да, я получала теперь гораздо больше. Гладила, сжимала, царапала, смотрела в его глаза, пытаясь понять, чувствует ли он то же самое, его глаза говорили да, на любой мой вопрос. Его поцелуи спускались ниже, обжигали, вызывали дрожь удовольствия, остановились на границе полотенца.
— Снимай.
Я чувствовала его тело так остро, что почти не чувствовала свое, онемевшие пальцы не слушались, я почти ничего не видела — вспышки, пятна… Нашла загнутый уголок полотенца, освободила его, но он выскользнул из пальцев и я никак не могла его найти.
— Сам снимай.
Мой голос звучал так, как никогда не звучал, я расслабилась и смотрела на Романа, настолько обессиленная и безвольная, что кроме одного желания, меня не хватало больше ни на какие другие.
— Хорошо.
Он оперся на одну руку, я чувствовала спиной, как в этом месте прогибается кровать, искажая всю гравитацию моего мира, от движения натянутой под лопатками простыни кожу обожгло электричеством, мне хотелось прикосновений, сильнее, чем сейчас, гораздо сильнее.
Он разворачивал полотенце, я смотрела на него, пытаясь узнать ответ на вопрос, который постоянно задавала, хотя знала ответ — да, я ему нравлюсь, очень, и сейчас, и тогда, всегда.
— Господи, ты совершенство…
Я закрыла глаза. Его шепот в пустой голове разрастался до лавины — я ему нравлюсь, да, прямо сейчас. Он попытался вытащить полотенце из-под моей спины, но оно так царапало сверхчувствительную кожу, что он что-то заметил по моему лицу, или почувствовал через ту связь, которая у нас только начала возникать, и перестал. Как-то по-особому коснулся моего бедра, от чего я выгнула спину. Осторожно просунул руку между моей талией и кроватью, и приподнял меня одной рукой, второй доставая полотенце.
Это внезапное ощущение его силы поразило, я ощутила свою легкость и слабость на фоне его прочности и силы, это пробудило внутри такую мощную волну желания, что я ничего не понимала, кроме того, что хочу. С огромным усилием подняла руку и коснулась его талии, провела вниз, до полотенца, на этом силы кончились. Он наклонился к моему уху и шепнул:
— Мешает?
— Да.
— Снимай.
Это было не сложно — оно и так уже сползало, я сняла его и уронила на пол, стала рассматривать открывшиеся детали. Я это и раньше видела, в книжках, эльфы и люди мало отличались, ничего такого, что следовало бы скрывать, даже красиво. Он лег на бок рядом со мной, стал гладить мое лицо, шею, ниже, целовать мои губы. Я непослушными пальцами искала на его шее галстук, чтобы намотать на ладонь и дернуть к себе, чтобы он понял, чего я от него хочу. Он понял.
Его руки стали смелее, и еще немного смелее, и еще, пока это не стало невыносимо, я дрожала и шептала что-то бессвязное, что он каким-то чудом правильно понял, и наконец сделал то, чего я все это время хотела. Это так ошеломило, что я впилась в него ногтями, забыв о слабости, тут же испугалась, что сделаю ему больно, и отпустила, он шепнул мне на ухо: