Менестрель с негодованием отвернулся от Элайта и обратился к Даниле:
– Мы должны взять этого беднягу с собой в Глубоководье. Священники в пантеоне позаботятся о нем и, возможно, облегчат его страдания своими целебными снадобьями. Это святые эльфы, и они принимают под свое покровительство отверженных и слабых.
Боковым зрением Данила уловил реакцию Элайта. На какое-то мгновение он выглядел совершенно подавленным, но затем обычная для него насмешливая маска скрыла все эмоции. Юноша отметил про себя этот необычный факт и одобрительно кивнул Вину.
– Добро пожаловать в наши ряды, друг эльф, – обратился он к тому, кого Вин назвал Ингривалом. – Так случилось, что настоятель эльфийского храма у меня в долгу, но я уверен, добрые священники примут тебя и ради тебя самого.
Лицо отшельника заметно вспыхнуло даже под коркой грязи. Но в следующее мгновение он испуганно вскрикнул и скрылся в зарослях кустарника.
Данила первым заметил в первых лучах рассвета приближающуюся по небу гигантскую тень. Он инстинктивно пригнулся, потом с опаской посмотрел на небо. Высоко над опустевшей деревней кружило огромное крылатое существо. Оно казалось совершенно не опасным жаворонком, но все же это был хищник, поскольку в когтях он сжимал оленя, причем так же легко, как ястреб сжимает полевую мышь.
– Это еще что такое? – пробормотал Элайт, поднимая натянутый лук.
– Не стоит стрелять, – остановил его Данила. Он снял с плеча лютню и быстро проверил струны. – Что бы это ни было, оно слишком велико, чтобы можно было сбить его стрелой.
Арфист начал наигрывать вступление к заклинанию, которое он применил в схватке с драконом, в надежде, что и на это существо магическое средство подействует подобным образом. Вин взял в руки лиру и присоединил к его музыке свою песню-чары. Несущая волшебство мелодия вернулась к ним с неба, повторенная переливчатым птичьим голосом. От странного явления у Данилы на затылке зашевелились волосы, но он продолжал играть и петь.
Словно привлеченное музыкой, крылатое чудовище спустилось с неба и приземлилось на ветхую крышу пустого фермерского дома. Растерзанная туша оленя осталась лежать на фронтоне, а странная птица слетела в сад и опустилась на землю в нескольких шагах от музыкантов.
При величине, сравнимой с ростом боевого коня, существо имело форму и серую с белыми крапинками окраску пересмешника, утренней певчей птички, способной передразнивать голоса других птиц. Но при этом у него имелся загнутый клюв орла и острые когти, а центре лба был огромный единственный глаз, черный и блестящий, как обсидиан.
Птица не делала никаких попыток напасть, наоборот, она сидела спокойно, склонив голову набок, словно прислушиваясь к магическому заклинанию. Спустя некоторое время она вновь присоединила свой голос к поющим, на этот раз превосходно имитируя высокий тенор Вина. Нечаянно образовавшееся трио продолжало песнь, но Данила заметил, что птица моргает все реже, большие веки все дольше остаются сомкнутыми, все медленнее расходятся, открывая блестящий черный зрачок. Существо явно погружалось в сон. Наконец веки окончательно сомкнулись, пение сменилось прерывистым ритмичным чириканьем – птичьей версией храпа. Данила с облегчением вздохнул, отложил арфу и дрожащими пальцами зарылся в шевелюру.
– Могущество песни-чары работает, – произнес он с легким восхищением, кивая в сторону спящего монстра. – Вот наглядный пример его использования.
Вин тоже перестал играть и глубоко вздохнул. Не успел он ничего сказать, как Элайт быстро шагнул к огромной птице. Лунный эльф обнажил меч и одним движением рассек горло спящего существа. Лицо менестреля исказилось от возмущения.
– В этой жестокости не было никакой необходимости! Это существо не представляло для нас опасности, и ни один эльф не способен намеренно лишить жизни певчую птицу!
– Я эльф, птица пела, и она мертва, – холодно констатировал Элайт. – Возможно, тебе пора пересмотреть свое мировоззрение. А теперь, если вы и дальше собираетесь оставаться в этом могильнике, ваше дело. Я иду к реке, чтобы встретиться с остальными членами отряда.
С этими словами лунный эльф легко перепрыгнул через разбитую стену и повернул на юг. Зеленые глаза Вина горели от ярости, и он, похоже, не мог найти нужных слов.
– Я бы не стал слишком уж сурово осуждать нашего сереброволосого приятеля, – заговорил Данила. – Я достаточно хорошо изучил традиции эльфов, чтобы знать, как относится твой народ к истреблению живых деревьев и безопасных существ, но ты должен признать, что это необычная певчая птица. Возможно, поступок Элайта был неоправданным, но не совсем бессмысленным.
– Дело не только в этом. Элайт Кроулнобар пренебрегает моральными устоями эльфов и традициями на каждом шагу. Он не признает ни законов, ни морали.
– Верно! Но мы ведь и не ждали от него ничего другого, не так ли?
– Но он же эльф! – воскликнул Вин с такой страстью, словно на его глазах произошло святотатство.
Данила тяжело вздохнул:
– Послушай, ты ведь покинул Эвермит еще совсем юным, ведь так? И с тех пор странствовал только среди людей.
– Да, это так.
– Глаза юношей способны воспринимать только свет и тень, только добро и зло, – Арфист невесело усмехнулся. – Я и сам так когда-то думал, так что не стану тебя осуждать. Но я быстро узнал, что иногда ты должен сделать то, на что способен в данных обстоятельствах. Если у людей и есть сильная сторона по сравнению с эльфами, так именно это знание. Конечно, оно же является и нашей слабостью, – добавил он уныло. – Ты правильно делаешь, не доверяя лунному эльфу, но, возможно, тебе следует понять, почему он стал таким.
В нескольких словах Данила поведал историю дремлющего Лунного Клинка Элайта и его добровольного расставания с Эвермитом.
– Я не знаю, что именно движет им сейчас, но абсолютно уверен, что в душе Элайт Кроулнобар такой же истинный эльф, как и ты. Стоило только посмотреть, как он исполняет танец стали и звезд, чтобы исчезли все сомнения. К несчастью, быть эльфом и быть добродетельным вовсе не одно и то же. Многие люди не в состоянии этого понять, и этим объясняется успешная карьера Элайта.
– Ты неплохо разбираешься в этом вопросе, – задумчиво заметил Вин. – Похоже, тебе хорошо известны обычаи и традиции эльфийского народа.
– Иначе и не может быть. В течение двух лет я странствовал вместе с девушкой, наполовину эльфом, выросшей в Эвереске, среди эльфов и их обычаев. Она считает себя больше эльфом, чем человеком, хотя мне кажется, что она вобрала в себя лучшие черты обеих рас.
– Понимаю. – На лице Вина мелькнула легкая улыбка. – Должно быть, непросто любить девушку, которая так сильно отличается от тебя.
– Погоди, я этого не говорил.
– Тебе и не надо было говорить. Твоя утрата глубока и болезненна, и она отражается в твоих глазах, когда ты поешь. Возможно, этим частично и объясняется твоя мудрость.
– Если бы я был мудрым, я бы не стоял в таком месте, как это, и не болтал бы чепуху, как дешевый прорицатель, – ответил Данила, не совсем довольный таким поворотом беседы. – Давай-ка отправляться к остальным. Пойдем с нами, дружище эльф, – позвал он, и в ответ из кустов тотчас показался отшельник.
Все трое отправились в путь в полном молчании, каждый был погружен в собственные мысли. С вершины большого холма открылся вид на лагерь, устроенный на поляне, граничащей с берегом реки Ганстар с запада и густыми лесами с востока. Похоже. Элайту не терпелось вернуться в Глубоководье – лошади стояли оседланные, все вещи были упакованы. Даже костер уже залили водой, но запахи сожженного дерева и жареной рыбы еще витали в воздухе.