В этом мире время замерло, направления потеряли смысл. Жизнь стала глупым сном, который следовало забыть, отказаться, как от чрезмерной роскоши, оставить в прошлом, чтобы двигаться вперед. Тьма влекла очарованием покоя и безмятежной легкости.
«Возвращаться не зачем. Вспомни: мир живых сплошная чреда отчаяния, потерь и страданий, мир живых вечная борьба за право жить, дышать, идти избранным путем, мир живых череда бесчисленных потерь возлюбленных и друзей…»
Тьма, словно давний добрый друг ждала у камина с ароматным бокалом подогретого вина и улыбкой на ясных приветливых устах.
«Ты знаешь, Дитя Сумерек, мир живых — белая ледяная пустыня без надежды и без будущего. Так зачем возвращаться туда, где никто не ждет, где в избытке страданий и одиночества, где вынуждают наблюдать, как надежды обращаются в пепел, а прочный многовековой мир рассыпается прахом…», — слова тревожили душу, потчуя дурными снами, которые снами были только отчасти.
Тьма говорила. Тьма требовала сделать выбор. Тропу, ведущую обратно в смертный мир, затягивало туманом. Полоса бледного света отдалялась, тая последним лучом зимнего солнца на закате хмурого дня. Тропа, ведущая в обитель предков, взывала, протягивала руки и улыбалась тысячами светлых лиц родичей, давно переступивших Последние Врата.
Габриэл долго стоял на распутье… и все же свет победил.
* * *
От яркого блика, упавшего на лицо, темный эльф поморщился. Веки дрогнули, и он разлепил глаза — высокий потолок был разрисован живописными картинами, в углах сверкали вылепленные из меди украшения, окна светились в окружении роскошных драпировок.
Он повернул голову. В камине мерцали рыжие с лиловым огоньки. Роскошные занавеси из газа дрожали в дыхании морозных сквозняков. Блеклое осеннее солнце давно взошло, но в комнате все еще горели свечи. Сквозь цельные хрустальные витражи проникали косые слепящие каскады и с высоты карнизов проливались потоками расплавленного золота на ворсистый ковер, большой овальный стол и отблескивали в высоких резных спинках кресел.
Где это он? Попал в Арву Антре — вечную весну эльфийского народа? Вряд ли. Последнее, что помнил парень, как над ним склонился Брегон и что-то прошипел, а потом правую руку пронзила невыносимая боль, острая, как закаленная в кузне неразговорчивого кузнеца подгорная сталь. Габриэл дернул бровями, когда обнаружил перебинтованную правую ладонь, повязки на груди и левой руке; последней он почему-то не мог пошевелить. Жгучая боль бесщадно пронзила его тело: проклятье — рука оказалась сломана, как и большая часть ребер. Голова разламывалась, в ушах все еще стояли дикие крики тварей Стих Оргула, звон кандалов и смех конвоиров.
Темный эльф сделал глубокий вздох и сел. Мягкий плед опал. Грудь ожгло хлесткой, до одури болью. А еще что-то мелодично звякнуло. Габриэл покосился на ногу и понял, что прикован. Цепь обвивала щиколотку и утекала по полу к огромному стальному крюку, вбитому в камень четырьмя внушительными гвоздями. Его светло-голубые глаза сузились — интересно, роскошная тюрьма, в такую он прежде не попадал.
Из-за коридора слышались водопады женских и мужских голосов. За стенами шелестел ветер, где-то недалеко гулко бряцало железо, гоготали гуси и ржали кони. Сильный звучный голос кричал в шумную горную даль:
— Смена караула!
Дверь медленно поползла. В комнату вошел седой эльф с кувшином на белом подносе, но увидев очнувшегося Габриэла, раскрыл рот, как рыба, а потом неожиданно кинулся обратно с прытью юнца. Серебряный кувшин со звоном упал. По мраморным плитам потекла прозрачная лужица целебного нектара — сильно пахнуло горечью лимонника, эвкалипта и толикой волшебства.
Молодой шерл с недоумением проводил бежавшего и передернул голыми плечами — зябкий сквозняк налетел неожиданно и неприятно укусил рельефное тело. Черт возьми, где его одежда — из личных вещей на нем оставались только брюки, перехваченные широким поясом и драгоценное кольцо с гербом рода.
В коридоре взволнованно закричали, резко захлопали дверьми; воздух затянул тяжелый топот и лязг обнаженного оружия. Это к нему, понял Габриэл, и недобро усмехнулся. Но тут же поморщился — от боли в ребрах потемнело в глазах. Надо бы встать: встречать «господ» сидя, да еще полуголым, как-то не прилично. Но не успел он пошевелиться — в комнату влетело с десяток голов с клинками и копьями, среди них затесалось даже два лучника. В свете зимнего солнца наконечники стрел хищно сверкнули, а натянутая тетива завелась трелью луговых стрекоз.