Ему поспешно уступали дорогу, растекаясь взволнованными волнами. По залу летели встревоженные шепотки. Кто-то, не совладав с чувствами, уронил бокал. Женщина, мимо которой проплыл Габриэл, в страхе отвела глаза, а эльф напротив судорожно дернул за косу и выдрал клок.
Кухонная дверь распахнулась — в зал влетел белый гоблин с гусем на руках.
— Лорд Остин, леди Миллиана спрашивает, что приготовить…
Но увидев степенное приближение темного эльфа запнулся, попятился. Птица, до этого сидевшая смирно, вдруг выгнула длинную шею и оглушительно загоготала.
Га… гаа… гааа…
— Я позже спрошу…
Гоблин бросился назад, хлопнула дверь, на окнах звякнули серебристые украшения. Из кухни долетели звон бьющейся посуды и вскрики кухарки: «Как?! Исчадие ночи в соседнем зале? Властелин Над Облаками защити!»
— Я же просил его не высовываться, — процедил Остин, но было поздно — Габриэл стоял рядом.
— Лорд Остин, — тихо начал он, но тот перебил:
— Мы договаривались, что вы не станете покидать покоев, чтобы не смущать моих гостей.
— Я торчу в комнате уже две недели! — Разозлился темный, в его глазах блеснул металл. — Будьте любезны, господин, скажите, кто я для вас? Если пленник — посадите меня на цепь или бросьте в подземелье. Если нет, почему мне велят сидеть в четырех стенах, не дозволяя выходить даже по ночам, когда весь замок спит?
Остин побледнел. Сотни глаз прожгли его опаляющим огнем. Они ждали, что владетель Ательстанда ответит дерзкому чужаку, едва-едва оправившемуся от ран, но уже толкующему о странном равноправии.
— Вы не пленник. Вы наш гость, — как можно тверже, чтобы не выдать в голосе дрожь, молвил Орлиный Глаз.
По гостиному залу побежали шепотки удивления, недовольства и порицания.
Габриэл распрямился, насколько позволяли сломанные ребра, и поклонился с совершенно прямой спиной — по традиции темного народа, то есть, признавая собеседника равным себе и, выказывая глубокий почет и уважение. Остин не хотел, но все же поклонился темному сородичу в ответ.
Холодные зимние лучи засеребрились на стекле и упали в гостиную бесчисленными струями бледных огней. Эльфы восторженно вздохнули — без света солнца они страдали, а мрачная зима и ненастная осень были для сотканных из золота и серебра мукой, пострашнее пыток и боли.
— Вы не боитесь солнца? — Удивлению Люки не было предела, так как парень не спрятался от света. — Все темные избегают прямых солнечных лучей, боясь получить тяжелые ожоги. Или я не прав?
— Прав, — кивнул Габриэл. — Укусы солнца неизлечимы и остаются на коже в виде рубцов до конца наших дней.
— И глаза, — мягко пропела Арианна. — Ваши глаза — цвета весеннего неба.
— У исчадия ночи голубые глаза? Невероятно! — Поддержал лорд Хегельдер, грея единственную руку в потоках тепла.
— Да. — Равнодушно кивнул Габриэл. — При свете солнца — голубые, во мрака ночи — черные. И, да, солнце для меня безвредно.
— Вы верно особенный, Габриэл, сын Бриэлона, — тон Остина сменился с осторожного на любопытный.
— Во мне от особенного не больше, чем в вас от исчадия, — небрежно пожал плечом молодой шерл.
— Глаза, — пробурчал Эллион. — Нашли повод для удивления. Вот если бы он взлетел, как птица, то да, я б удивился, а так…
За спиной лучника сверкнули ножны. Габриэл бросил взгляд на оружие и в больших голубых глазах отбликовала рукоять с навершием из вулканического стекла. Воин узнал меч своего отца; меч, выкованный легендарным мастером Хафенкелем. Брегон пронзил его ладонь его же оружием, и не просто оружием — королевским даром старого Теобальда. Пальцы перебинтованной ладони невольно дернулись.
Легкий шелест шагов, легче пения дождевых капель по листьям, донесся сбоку. Темный эльф развернулся и застыл от удивления — к нему подходил пепельноволосый юноша с изумрудными глазами (тот, которого он спас в Эбертрейле), а рядом скользил солнечный с золотом в волосах и синим лоскутком неба в чистых добрых глазах.
— Уже на ногах? — Заливисто спросил пепельноволосый и вызывающе вздернул подбородок: что узнал меня? я тебя, мучитель — узнал! И прошипел: — Мы так надеялись, вы сдохнете!
— Эридан, — возмутилась Арианна, — прекрати.
— Почему, сестра? — Зло бросил юнец и прожег Габриэла зеленью грозных глаз. — Не помните меня, господин?