Три черных капли утонули в аллеурском ковре.
Габриэл сжал ладонь — требовалось как можно скорее сменить повязку. Выскользнув из покоев, он отправился на кухню. Мерцали светильники, отражаясь в резных сводах потолка, по стенам стелились рисунки животных и птиц, под ногами поблескивал паркет. Изредка попадались ниши с трофейным оружием. Начищенные латы отражали высокую одиноко идущую тень.
От лестницы потекла мелодия флейты и звон натянутых арфийских струн. Темный эльф невесомо стек по ступеням и вышел к главной гостиной замка. Высокое гибкое тело утонуло в тепле и цветочных ароматах.
Слитный возвышенный хор напевал:
«Вой!
Волчий вой за стеной!
Под холодной луной!
Бродит стая волков,
Яд стекает с клыков!»
Минув гобелен с всадником, поражавшим копьем грифона, парень завернул за угол и тут же насторожился — из сумерек к нему приближался непостижимый облик с горящими алым заревом глазами. Габриэл остановился — колеблющаяся тень ползла по искристому полу, разливаясь утробным ворчанием.
За углом, в каких-то двадцати локтях пели светлые господа и дамы; снаружи сверкали звезды и стыли в молчании угрюмые косогоры Драконовых гор, покрытые треском камней и воем ветра, а в самом сердце приюта разгуливал дикий и голодный зверь. (Воин понял, что перед ним зверь по запаху: с привкусом промерзшей хвои и нотками сладковатой свежепролитой крови).
Темень разверзлась, и в хрупкий перелив выступил большой снежный волк — призрачная шерсть светилась серебром, клыки блестели полированной сталью, когти угрожающе скребли о паркет. Будто кровожадный призрак из баллад льдаррийских цвергов или вестник смерти из пророчеств элейских менестрелей, а может Фенрир — демон подземного царства дикарей севера в глухую зимнюю ночь явился взору одинокого изгнанника, чтоб унести его душу в ад.
— Здравствуй, — вскинул он бровь. И, подняв руки ладоням вверх, спокойно молвил: — Я друг.
Свирепый зверь обнажил клыки. На загривке встопорщилась черная шерсть.
— Лютый, назад! — Знакомый голосок отдал приказ.
Озлобленный зверь вдруг прижал уши, заскулил и послушно попятился в темноту, отливая жидким огнем на могучих боках.
Светильник затрепетал. Арианна в накидке цвета лунной ночи с серебряными звездами по краю выплыла и склонилась в почтенном поклоне, величественно выпрямилась, ослепив блеском жемчужных локонов, ссыпавшихся по одному плечу, и сказала:
— Он учуял кровь, поэтому обозлился. Это Лютый. Он смирный. Обычно. — В изумрудных глазах отразилось беспокойство: — Вы ранены, господин?
Габриэл глянул вниз — на паркете поблескивала маслянистая россыпь капель.
— Нет, — шерл поднял голову.
Огромные, переливающие сумеречным светом глаза пристально впились в девушку. Бледное лицо оставалось бесстрастно, но темный был удивлен. По-настоящему удивлен. Уже дважды таинственной леди Арианне удалось застать его врасплох: сначала идеально меткий бросок в глаз виверна, теперь — прогулка с альбиносом из породы хэллаев — Ночных Призраков порожденных в Черноземье запретным колдовством поганых ведьм.
— Извините, — юная эльфийка растаяла в темноте, так же внезапно, как появилась.
Исчез и Лютый.
— Что здесь происхо…, - за спиной раздались встревоженные голоса и шорохи одежд, — а это вы, лорд. — Голос Люки смягчился.
На шум высыпали Люка, Эридан, братья Левеандил и Рамендил, а еще Мардред.
— Это кровь? — Эридан кивнул на окровавленную ладонь воина. — Что случилось? — Юноша не дерзил и не язвил, хотя до этого разговаривал с Габриэлом всегда подчеркнуто грубо и пренебрежительно холодно.
— Это не стоит ваших тревог, — слабо улыбнулся темный эльф.
— Вам надо сменить повязку, — посоветовал Люка.
— Именно за этим я и шел.
— Может, потом присоединишься, Габриэл? — Заливисто прозвенел Рамендил, и Левеандил звонко поддержал брата:
— Да, приходи. У нас песни, танцы и эль.
— Темный сказал, он занят, — прохрипел огр, одарив Габриэла ненавистническим взглядом.
— Верно, занят. Но за приглашение спасибо. Загляну, как-нибудь.
Шерл развернулся — в волосах блеснула серебряная лента, и удалился. И никто из светлых не узрел, в какой холодной ярости был воин с виду казавшийся тихим и равнодушным. Чего — чего, а пренебрежения к собственной персоне темные эльфы не терпели и считали страшным оскорблением, никогда не спуская с языка обидчику. Огр был осведомлен, потому каждый раз при встрече старался уколоть его побольнее, прекрасно зная, отвечать грубостью на грубость, милостиво принятый под крышу замка изгнанник не станет.