— Щенок! — Прохрипел легионер, вырывая эльфийский кинжал. — Это все на что ты способен?
Огромные пальцы обхватили узкие плечи юнца, перевернув на живот.
— Не трогай меня…
По подбородку пепельноволосого эльфа текла горячая кровь, по лбу катился пот, перед глазами дрожала ледяная, ощетинившаяся наростами грань валуна. Рубака хохотал — чугунные руки уже заламывали тонкие эльфийские запястья за спину и опутывали веревкой. Против мощи грорва Эридан оказался бессилен.
— Вот так. Ты теперь моя собственность, эльф.
Сдаваться без боя ученик чародея не собирался. Пока гоблин распутывал вторую веревку, чтобы связать ему ноги, он изловчился и саданул его затылком в переносицу. Громко хрустнуло, и Рубака захрипел.
— Прах тебя возьми! Получай!
Сокрушающий удар в голову швырнул Эридана в темноту.
Очнулся он от того, что кто-то прислонил прохладную ладонь к его раскаленному лбу. Застонал и пошевелился — веревок не было, он лежал на расстеленном на снегу плаще, под голову был подложен еще один, свернутый, как подушка. Он не пленен и не в стане врага?
— Не шевелись. Растревожишь рану.
— Габриэл… — вздох облегчения сорвался с Эридановых губ.
Юноша открыл глаза. По серому небу катились облачные клочья, а луна и звезды поблекли в неясные прозрачные тени. Близился зимний рассвет и однотонная горная синь наполнялась цветами и красками. В воздухе кружили снежинки. Со всех сторон летели мелодичные голоса, звуки волочения и ломкий хруст утоптанного снега.
— Складывай, складывай! — Велел кому-то Остин. — Этих тоже сюда.
Габриэл отнял руку ото лба Эридана. Грозные серо-черные глаза прожигали его лицо горящими углями.
— Я не хотел… — выдавил тот.
Габриэл прикрыл глаза длинными ресницами и покачал головой.
— Ты храбрый малый, Эридан.
— Не такой храбрый, как вы, — прошептал ученик чародея, отворачиваясь.
На вершине белого плоского камня сидел падальщик. Повернув голову с длинным, отливающим угольным блеском клювом, он наблюдал за копошением эльфов на перевале. Эридан пригляделся к светящимся птичьим контурам, но налетевший порыв бросил в лицо щепотку колющего снега, и пришлось зажмуриться, чтобы сберечь зрение.
— Зачем тебе быть таким, как я?
Свистел свирепый ветер. Руки и ноги немели от лютой стужи.
Юнец признался с каким-то надрывом:
— Вы сильный и смелый. Лучший мастер меча, какого я видел! Враги трепещут перед вами!
— Хочешь быть таким же? — Равнодушный голос темного искусно скрывал любые отблески его эмоций.
— Да. Тогда бы я покарал недругов своего народа и принес на нашу землю мир! — Выпалил светлый и поежился.
Еще бы он этого не хотел. С появлением в приюте изгнанника этого захотели все мальчишки и юноши, восхитившиеся стойкостью и несокрушимой волей воина, низринутого, казалось бы, на самое дно. Маршал не покорился судьбе, не сломался под сокрушительным ударом рока, не ожесточился против мира, бросившего его на край неминуемой гибели.
Габриэл предполагал, что может не вернуться с перевала: он едва оправился от тяжелых ран, все еще носил под льняной рубахой тугую повязку, стягивающую ребра, переломанную левую руку держал в твердых пластинах и бинтах, а искромсанная правая ладонь нередко отказывалась ему повиноваться. Эридан скосил глаза — наверняка, рана под правой перчаткой сейчас открылась и кровоточит. Но Габриэл не отступил — пошел сам и повел за собой остальных.
— Не только пламя войны ваяет мир, — меж тем не согласился шерл.
Эридан вздохнул и хотел сказать «а иначе — мир будет недолговечен и шаток», но заметил в пелене рассвета друга (к ним шагал Лекс) и промолчал.
— Полежи немного. Скоро возвращаемся, — воин хотел идти, но Эридан вдруг схватил его за длинный рукав полукафтанья и прошептал:
— Не говорите Арианне.
Темный эльф дернул правой бровью, но снежное лицо осталось каменным.
— Предлагаешь солгать твоей сестре?
— Нет, — замотал ученик чародея, — не солгать. Промолчать.
— Рано или поздно она узнает.
— Я сам ей скажу. Обещаю.
Габриэл улыбнулся и медленно кивнул.
Погребальный костер горел ярко, дымил густо. Поверженный легион тлел в голодном огне и над Речной Чашей плыли ало-черные тучи пыли и праха. Душный смог провисел над перевалом до рассвета, и только утренний ветер разогнал его горькую до слез гарь.
Хегельдер откинул полог командирского шатра и вошел внутрь. Мьямер и Эллион Первый Лук (как нарек его еще сам Аннориен Золотое Солнце) осматривали сундуки, расставленные вдоль тканевых стен, гулко бьющихся под визгливыми порывами зимних ветров. Огня не разжигали — в шатре было сумрачно и холодно, в щели и дыры залетали крупные снежинки, по расстеленным на снегу коврам перекатывались обрывки одежд и обломки посуды.