С наступлением ночи Ллав прошел по тропинкам, которые выполняли роль улиц в этом невидимом городе, и те немногие эльфы, которые повстречались ему на пути, не обратили на него ни малейшего внимания. Лучники, которых Динрис поставил перед входом в подземное жилище Гвидиона, были настолько заняты своими собственными приготовлениями к войне, что если они и заметили Ллава, то тоже не обратили на него внимания. Пробираясь ко входу в жилище, Ллав производил не больше шума, чем легкий ветерок.
Этот юный ученик друида на некоторое время затаил дыхание и стал дожидаться, пока его глаза не привыкнут к темноте подземного жилища наставника. Малюсенький фитиль все еще горел в чаше, наполненной липкой жидкостью, и от него на стены жилища падали трясущиеся тени. Ллаву на мгновение показалось, что он находится в желудке какого-то гигантского существа, проглотившего его живьем… Это подземное жилище было достаточно маленьким для того, чтобы Ллав мог с абсолютной уверенностью констатировать: даже если за покрытыми сплетенными друг с другом ивовыми ветвями стенами и находилось какое-то другое — замаскированное — помещение, Гвидиона здесь нет. Ллав с облегчением вздохнул: он хотя и потратил всю вторую половину дня на то, чтобы придумать, что же он скажет в оправдание своего появления здесь, ему сейчас ничего такого говорить попросту не придется.
Легким пинком он попытался разбудить Махеоласа, который спал, свернувшись калачиком. Махеолас что-то пробурчал спросонья и, открыв и снова закрыв глаза, перевернулся на другой бок. Он так и не проснулся: должно быть, на него сильно действовали те травы, которые друид жег при помощи малюсенького фитиля.
— Вставай! — сказал Ллав приглушенным голосом, снова — уже посильнее — пнув Махеоласа.
— Что такое? Кто здесь?
Ученик друида опустился на корточки и стал разглядывать пленника, а тот снова заснул. Тогда Ллав сильно схватил его за руку, приподнял его, заставляя сесть, и затем звонко шлепнул его по щеке.
— Вставай!
— Ллав? Что случилось?
— Посмотри на меня… Они собираются тебя убить.
Послушник покачал головой и затем высвободил свою руку. В темноте, лишь чуть-чуть освещенной малюсеньким красноватым пламенем фитиля, лицо эльфа было похоже на лицо демонов, нарисованных на стенах часовни в монастыре. Увидев, что Ллав вытащил из ножен нож, Махеолас вскрикнул и отпрянул назад.
— Возьми это! Они придут за тобой и поведут тебя к границе леса. Пока ты находишься в лесу, тебе бояться нечего. А потом… Потом я буду там.
Махеолас нерешительно взял оружие, а затем, подняв глаза, встретился взглядом с Ллавом, смотревшим на него в упор. Когда послушник хотел спросить его, почему он так поступает, Ллав бросил пригоршню земли на пламя фитиля и исчез.
То, чего стал опасаться Нуада после того, как Бреса выбрали королем Племен богини Дану, произошло гораздо быстрее, чем он мог предположить. При содействии Бреса, отец которого был принцем фоморов, фоморы подчинили себе Племена богини Дану.
Битва при Маг Туиред положила конец притязаниям племени Фир Болг, однако новый враг поработил их исподтишка при помощи короля, которого они сами же себе и выбрали.
Боги стали слугами фоморов. Дагда стал строителем крепостей, а Оме-богатыря фоморы вообще заставили снабжать их дровами.
Скупость, переменчивость и недостаточная склонность Бреса к поощрению искусств вскоре привели к упадку. При дворе не звучали больше стихи и не устраивались пиры, все ходили грустные и апатичные, отягощенные взваленной на них работой. Как-то раз поэт из Племен богини Дану, явившись в дом Бреса, был там так плохо принят, что потом сочинил такое сатирическое стихотворение: