Несколько минут близнецы пристально смотрели друг на друга с одинаковым упрямством. На время жрец был забыт, и он отодвинулся в тень, желая исчезнуть незамеченным.
Первым заговорил Ситас.
– Ты сможешь прочесть древние письмена? – прямо спросил он брата. – Настолько хорошо, чтобы быть уверенным в своих словах, когда ты понимаешь, что от этих слов зависит будущее целого государства?
Младший брат вздохнул:
– Нет. Меня никогда особенно не учили чтению – я занимался лишь упражнениями на свежем воздухе. Боюсь, древние письмена для меня имеют мало смысла.
Ситас криво усмехнулся.
– Когда-то я негодовал по этому поводу. Ты всегда носился где-то, верхом на лошади, на охоте, учился обращаться с мечом, а я изучал заплесневелые фолианты и забытые истории. Что ж, теперь настало время извлечь пользу из всего этого. Мы пойдем вместе, – заключил Ситас.
Кит-Канан уставился на него, представив, какой шум поднимется, когда их намерения станут известны. Возможно, признался он сам себе, именно поэтому план так привлекал его. Кит расслабился, откинувшись на спинку кресла.
– Путешествие будет нелегким, – жестко предупредил он брата. – Нам придется исследовать самую протяженную горную цепь во всем Ансалоне, и к тому же приближается зима. Можешь не сомневаться, там, в горах, уже полно снега.
– Ты меня не запугаешь, – упрямо ответил Ситас. – Я знаю, что Аркубаллис может нести нас обоих, и мне безразлично – пусть это займет целую зиму. Мы их найдем, Кит. Я уверен, найдем.
– Ты уверен, – с иронией повторил Кит-Канан. – Я, должно быть, все еще сплю. В любом случае, ты прав. Сыновья Ситэла должны отправиться в этот поход вместе.
И осушив по последнему кубку вина, они начали составлять план, а небо за окном медленно светлело.
На следующий день
Кит-Канан и его мать несколько часов катались по усаженным деревьями улицам Сильваноста, вспоминая лишь о добром и приятном, что произошло с ними многие годы назад. Они останавливались полюбоваться фонтанами, посмотреть, как ястребы ныряют в реку за рыбой, послушать певчих птиц, стайками собиравшихся в цветущем кустарнике пышных городских садов.
Во время прогулки эльфийскому воину показалось, что мать постепенно возвращается к жизни, хотя бы судя по тому, как она смеялась, глядя на танец расфуфыренного красавца кардинала, пытающегося произвести впечатление на свою подругу.
У Кит-Канана не шла из головы мысль о том, что вскоре мать должна узнать о планах сыновей отправиться в опасную экспедицию в горы Халькист. Но он решил, что эта новость может подождать.
– Ты не хочешь присоединиться к своему брату при дворе? – спросила Нирикана, когда солнце миновало зенит.
Кит вздохнул.
– Завтра у меня будет достаточно времени для этого, – решил он.
– Хорошо.
Мать взглянула на него, и он увидел знакомый блеск в ее глазах. Она резко пришпорила лошадь и поскакала вперед, смеясь над попытками Кита догнать ее на своем старом мерине.
Они галопом пронеслись под сенью высоких вязов и миновали хрустальные башни эльфийских домов на пути к садам Астарина и королевским конюшням. Нирикана была хорошей наездницей, и лошадь ее скакала быстрее; и хотя Кит из последних сил пришпоривал своего коня, когда они подъехали к воротам дворца, мать все же обогнала его на добрых три корпуса.
Смеясь, они придержали лошадей перед конюшнями и спрыгнули на землю. Нирикана обернулась к сыну, внезапно заключив его в объятия.
– Благодарю тебя, – прошептала она, – благодарю за то, что ты вернулся домой!
Кит несколько мгновений молча держал ее в объятиях, радуясь, что не стал обсуждать с ней их с Ситасом намерения.
Оставив мать в ее комнатах, он направился в свои собственные апартаменты, желая выкупаться и переодеться для пира, который его брат устраивал этим вечером. Но не успел он подойти к своей комнате, как какая-то фигура шагнула к нему из ближайшей ниши.
Инстинктивно воин потянулся за мечом, хотя обычно он не носил оружия – во дворце было безопасно. В то же мгновение он с облегчением понял, кто это. Угрозы не было, по крайней мере, физической угрозы.
– Герматия, – произнес Кит-Канан внезапно охрипшим голосом.
– Твои нервы никуда не годятся, – заметила она с коротким смущенным смехом.
На ней было бирюзового цвета платье с низким вырезом, волосы каскадом спадали на плечи, и, взглянув на нее, Кит-Канан подумал, что она выглядит все такой же юной и хрупкой.
Он с усилием покачал головой, напомнив себе, что она не была ни юной, ни хрупкой. И все же он поддался очарованию ее прелестей, его охватило желание протянуть к ней руки, сжать в объятиях.
С трудом Кит-Канан прижал руки к телу, ожидая, пока Герматия снова заговорит. Казалось, его спокойствие выводит ее из себя, она словно ожидала, пока он сделает какое-нибудь движение.
Выражение глаз женщины не оставляло сомнений в том, какой реакции она ожидает от него. Он не открыл дверь и не сделал и шага в сторону своей спальни – он слишком хорошо представил себе уединенность этого места и свою просторную кровать. Боль во всем теле удивила его, и он с немалым испугом обнаружил, что жаждет ее. Да, он безумно жаждал ее.
– Я… я хотела с тобой поговорить, – начала Герматия.
Кит-Канан сразу же понял, что она лжет. Эти слова словно разрушили чары, и он, обойдя ее, открыл дверь.
– Заходи, – пригласил он как можно более равнодушным голосом.
Он подошел к огромным хрустальным окнам, отбросил в стороны занавеси, открывая вид на пышно цветущие сады Астарина. Не оборачиваясь, он ждал, пока женщина заговорит.
– Я волновалась за тебя, – начала она. – Мне сказали, что ты в плену, и я боялась, что сойду с ума от беспокойства! Они жестоко обращались с тобой? Истязали тебя?
«И вполовину не так жестоко, как когда-то поступила со мной ты», – подумал он. Кто-то внутри него хотел накричать на нее, напомнить, как однажды он умолял ее бежать с ним, умолял выбрать его, а не Ситаса. Но кто-то другой жаждал схватить ее в объятия, увлечь в свою постель, в свою жизнь. Кит-Канан не осмеливался взглянуть на нее, боясь поддаться последнему желанию и зная, что это будет самым низким предательством.
– Я был пленником всего один день, – ответил он твердым голосом, – с остальными они расправились, но мне повезло – я сбежал.
Он невольно подумал о женщине из стана врага, которая способствовала его побегу. Она была очень красивой – для женщины родом из Эргота. Кит обнаружил, что находит ее роскошное тело странно привлекательным. И все же она для него не существовала. Он даже не знал ее имени. Она была далеко, и, возможно, они никогда больше не встретятся. А Герматия…
Кит-Канан почувствовал, что она приблизилась к нему и дотронулась до его плеча; он замер.
– Тебе лучше уйти. Мне нужно подготовиться к пиршеству. – Он по-прежнему не глядел на нее.
Несколько секунд она хранила молчание, и он остро почувствовал ее нежное прикосновение. Затем она убрала руку.
– Я… – Она не закончила.
Он услышал, что Герматия направилась к двери, и отвернулся от окна, чтобы взглянуть на нее. Она смущенно улыбнулась, прежде чем уйти, и закрыла за собой дверь.
Долгое время после ее ухода Кит-Канан стоял неподвижно. Вид ее тела продолжал жечь и мучить его. Он ужасно испугался, когда понял, как он желал, чтобы она осталась.
Возвращение Кит-Канана к королевскому двору Сильваноста подействовало на него, словно ушат ледяной воды. Как он отвык от этих залов с сияющими мраморными полами, от элегантных дам и господ в шелковых одеяниях, отороченных мехами и серебряным шитьем и усыпанных алмазами, изумрудами и рубинами.
Даже после общения с семьей, даже после пира прошлым вечером он оказался не готов к холодной формальности Приемного Зала. И теперь он стоял здесь, обращаясь к безликому сборищу стоячих воротничков и роскошных платьев, и описывал положение дел на фронте. Наконец он закончил свой доклад, и эльфы постепенно перестали обращать на него внимание, обсуждая события между собой.