эльфийский бретер
Пролог
Аркадий Викторович радостно ухмыльнулся беззубым, как младенца, ртом. Ему уже наступает почти шестьдесят лет жизни. Охо-хо. Это означает торжественный юбилей! И пусть нет радостных салютов на больших улицах и веселых празднеств в каждой квартире.
Кому какое дело до юбилейной днюхи скромного пенсионера на грани жизни? Сам, на свою будущую маленькую пенсию авансом отпразднует с парой таких же бедолаг. Много ли надо – бутылка водки, буханка черного хлеба, принесет банку соленой капусты с полуразрушенного погреба.
Зато доживает свою долгую неброскую жизнь в теплой и почти чистой постели. Без суетливых хлопот, без ночных тревог. Нет у него ни политических дел, ни финансовых задолжностей. Потихоньку доживет свои дни.
А потом отнесут свежего мертвеца на местное кладбище, в спокойное, тихое место, чтобы навсегда могли все забыть о бедном пенсионере. Но это потом!
Укрылся теплым ватным одеялом еще советской постройки бог знает какого лохматого года. Потянулся сладко. Ничего, рано ему еще умирать. Завтра он начнет жизнь с шестидесятилетнего юбилея! С пенсией, маленькой, но регулярной. Здорово! А пока спать! Маленький город постепенно засыпает, не мешает своим тихимжителям. И мы забудемся в уютной мягкой постели.
И темное время, как и положено, лежка в постели сопровождалась сладким сном, показывающим то ли свою жизнь, то ли классическим современников, то ли сюжет из русских (западных) сказок. Сегодня сон был до удивления ярким, красочным, но, по сути, явно не из земной реальности. И как бы не из нашей Вселенной
Будто бы он, одетый в дорогую батистовую рубашку и непонятные, но чистые спортивные щтаны-брюки, сопровождался охраной в домашнюю тюрьму. Ничего себе сон!
Откуда он узнал про сон? А ему сказали. Вот сволочи!
Попытался вырваться, но почувствовал, что связан металлической, тонкой, но на удивление прочной цепью. Хорошо связан, квалифицировано. Руки и ноги одной цепью. Не очень больно, но не пошевельнуть. Только могут идти и больше все!
И охрана вокруг вежливая, обходительная, но обязательная, а когда надо жесткая и требовательная. Даже откуда-то знакомая, хотя это не поможет.
Кто-то в голове предупредительно предупреждает (кто и как?), чтобы он чрезмерно не вырывался. тогда ему ничего не будет. Просто спокойно проведут и аккуратно посадят в означенную тюрьму. А вот если начнет вырываться, даже не сильно, пытаться убегать от мальчиков, нудно твердить о дворянских правах, то охрана будет его бить. Если надо, то толстыми древками копий. и металлическими обухами топоров. Кровью будешь рыгать, стонать и ругаться. А виноват будешь только ты. И плакаться станет поздно.
Голос был спокойным, но весьма ужасным и, может быть, свирепым, хотя сейчас тихим и спокойным. Но чувствовал, как только он начнет возражать, тот сразу начнет ругаться и стращать. В лучшем случае.
От этого он потихонечку смирился. Почему-то в голове появилось понимание, что это не гуманистический ХХI век, где жалеют даже маленьким котяткам, а ужасное средневековье, где сначала и людей сначала бьют, а потом спрашивают. И прав будет тот, кто будет силен. Как говорится, прав тот, у кого больше прав. А если ты никто, то тебя зверски забьют и бросят в могилу, совсем не потеряв. Там засыплют землей и ты можешь, сколько угодно разорятся о своих правах и льготах, пока мозг не сгниет или не будет съеден могильными червями.
Вошли в анонсированную домашнюю тюрьму. Аркадий Викторович огляделся, несмотря ни на что, скептически усмехнулся от грязной обстановки. Какая это тюрьма? Не зря ее назвали неопределенно домашней. Раньше это было просто кладовка, помещение для продуктовых припасов счастливой хозяйки.
Сейчас его статус нехорошо приподняли и теперь не продовольствие, а узников. Но обстановка от этого совсем не улучшилась, если не хуже. Кругом пыльные полки, остатки продуктов, даже всякая грязь. И вонь – то ли от немытых людей, то ли от порченых продуктов.
Похоже, кладовку ликвидировали, а наследие не принарядили. Специально, что ли? Узники будут убирать? Чтобы не загордились и не вопили.
Здоровенный тюремщик гмыкнул, обращая внимание, показал на грубый стул-табуретку – садись, жди, сколько надо, когда с тобой захотят говорить сильные хозяева. И молись, чтобы вообще захотели. А то забудут навсегда, и нас с тобой
Видя, что Аркадий Викторович по привычке ХХI века не торопится, готовясь толкнуть возмущенную речь эдак минут на десять. Говорили ведь, живи спокойно, целее будешь.