У каменных мертвецов живые лица.
И не страшные. Нисколько.
Главное, сколько ни всматривайся, ни обречённости, ни страха. Покой. Уверенность… и даже радость.
— И мама… видишь? — Маруся остановилась рядом с женщиной, на которую совсем не была похожа. Она честно сравнивала себя с фотографиями. И с этим вот лицом, родным каждой чертой и всё-таки чужим… — Свет жизни ещё не погас.
Она коснулась огонька, который дрожал, бился под полупрозрачной каменной оболочкой.
— Значит, она ещё может… вернуться… в теории. Если захочет, — последнее слово далось с трудом. — Я прихожу сюда… разговаривать.
— И я, — сказала Таська.
— Мы рассказываем, что случилось. Как день прошёл и… и в целом.
Огонёк полыхнул, разрастаясь. И было время, когда в каждой вспышке Марусе чудилась надежда. Шанс, что всё образуется.
Мама сумеет.
Выберется оттуда, где бы она ни находилась…
— Мама Вася никогда не оставалась так надолго… — произнесла Таська. — И лицо у неё… тоже стало меняться… быстро. Слишком быстро.
А значит, времени осталось не так и много.
— Когда… она станет более… каменной чем живой… — каждое слово приходится вымучивать. — Купель позовёт меня… камень не может менять силу. А значит… значит, скоро и моя очередь.
Маруся обернулась.
И улыбнулась.
— Это не страшно, — сказала она с убеждённостью, потому что самой хотелось в это верить. — Просто… просто всё стало происходить куда быстрее, чем раньше. А из рода остались лишь я и Таська… и я понятия не имею, что будет потом.
— А если ты уедешь? — Иван разглядывал статуи и по лицу его сложно было понять, о чём он думает.
— Мамин отец уехал… он не хотел оставаться. И брат Миробора тоже… он ещё до войны отрёкся от рода. Вышел… — Маруся замолчала. — Но всё равно умер… хотя и не здесь, и не так…
— Значит, если ты отречёшься от рода… — начал было Иван. А потом сам себе ответил. — Только ты не отречёшься ведь.
Правильно.
У неё права нет.
Она ведь всё-таки Вельяминова…
— Вы… идите, — сказала Таська, потянув Бера к выходу. — Подождите нас там… на верху… может, чай сделайте. А мы тут ненадолго… поговорим… может, получится разбудить…
Вот только надежды в голосе почти не было.
Надежды…
Впрочем, почему-то когда они ушли, Маруся испытала огромное желание побежать следом. И потребовать, чтобы вернулись.
Именно потребовать.
А лучше за руку взять.
Кажется, она так и не выросла, если ей нужна чья-то рука.
— Здравствуй, мама… — сказала как-то тихо. — Знаешь… столько всего случилось, что даже и не знаю, с чего начать… хотя… знаю. Он вернулся. Наш отец. Представляешь?
И огонь там, внутри камня, полыхнул, рванул навстречу, меняя тело.
Показалось даже, что вот-вот веки дрогнут.
Раскроются…
И губы шевельнутся, выпуская воздух, а потом втягивая, заставляя больше не окаменевшие лёгкие сделать вдох…
Показалось.
— Скотина, — донеслось из соседнего зала. — Эта скотина и вправду…
— Мама Вася, — Маруся поспешно заморгала, стирая слёзы. — Мама Вася… ты вернулась…
— Чтобы прибить эту падлу!
Чайник Его императорское Величество закипятили без участия плиты, одним силовым импульсом, причём таким, что чайник подпрыгнул, выплюнув седой клубок пара, а потом раскалился докрасна.
— Имущество не порти, — сказал Иван, расставив на столе кружки.
— Я… случайно. Нервы. И нос болит. Он долго болеть будет?
— Не особо, — Бер вытащил чай и сахарницу поставил. Огляделся. — Сперва, конечно, непривычно, но со временем на такую ерунду перестаёшь обращать внимание… слушайте, мне тут к старшему надо сходить будет. А то волноваться станет…
— Сопроводить? — Император потрогал переносицу.
— Не, сам доберусь. Должен… но это попозже… что делать станем? Вань, ты с таким сталкивался?
— Угу, каждый день. После обеда…
— Серьёзно. Это ж эльфы делали…
— Не совсем, — Иван насыпал в круглый чайничек заварки. А вот кипятком её заливал уже Император, потому как только он сумел раскалённый чайник поднять, причём без плотенчика. — Эльфы участвовали, да, но… то, что касается камня, это не эльфы. С камнем они работают плохо…
— А не с камнем? Там же в этом гробу живой человек…
Иван вздохнул и признался:
— Не знаю…