— И цветочки! — Залесский притащил букетик. — Незабудочки… вон, покойник держит же. Тоже беленькие.
Только теперь Леший обратил внимание, что мертвец и вправду сжимал в руке тонкую веточку незабудки.
— Закапывайте уже, — буркнул он. — Чтоб вас…
— Не ругайся, — Ворон аккуратно пристроил и цветочки. Барсук обрел какую-то серьезность, даже появилось что-то донельзя печальное в образе его. — Сам понимаешь… воздух тут такой… на творчество пробивает. Покойся с миром, друг барсук… мы не знали твоего имени…
И голову склонил.
А следом Залесский.
Воздух? Нет, проблемы не от воздуха… проблемы от отсутствия конкретной работы, потому как в армии нет страшнее существа, чем бездельничающий солдат. В нём просыпаются инициативность и фантазия… в общем, перекрестился Леший весьма искренне.
Что-то подсказывало, что если так пойдет и дальше, то барсуком дело не ограничится…
Глава 32
Рассказывается о разнице между магами смерти и некромантами, а также о всяких иных важных вещах
«Женат — это не политкорректно. Нужно говорить 'мужчина с ограниченными возможностями»
Из разговора двух джентльменов за чашкой утреннего портвейна
Софья Никитична проснулась незадолго до рассвета.
Сама.
С ней оно и прежде случалось, большей частью по причине тоски и одиночества, и мыслей, которые имели обыкновение перед этим самым рассветом оживать и мешать отдыху.
Но ныне виноваты были не мысли.
Она прислушалась к себе.
К ощущениям.
И, накинув любимый халат, несколько утративший вид и в целом мало соответствовавший обычному образу вдовствующей княгини, вышла во двор.
Темно.
И звезд не видно. Небо мутное такое, будто в чай плеснули кислого молока, а оно створожилось. И вот эти белесые ниточки нервировали.
— Что-то случилось? — князь тоже вышел. В тапочках на босу ногу.
А пижама у него голубая.
С ирисами.
— Что? Подарок… внучки… отказываться неудобно, да и мягкая, — сказал он, словно бы оправдываясь.
— А я сама купила… как-то гуляла по ярмарке… благотворительной. И купила вот, — Софья Никитична погладила халат. — Удобный…
— И тебе идёт.
— Тебе тоже…
— Кофе?
— Не стоит. А то точно не усну…
— Что тебя потревожило?
— Ощущение… где-то рядом произошёл выброс силы. Тёмной… довольно далеко, до меня лишь эхо докатилось.
— Но докатилось?
— Верно. Не хочешь прогуляться?
— Сейчас?
— Ты не спишь. Я не сплю… кто-то там тоже не спит, старается, жертвы приносит…
— Полагаешь? — князь помрачнел.
— Почти уверена. Жертвы точно были. У тьмы множество оттенков. Это лишь люди несведущие полагают её единой, — София Никитична с удовольствием опёрлась на предложенную руку. — На самом желе та сила, которую называют тёмной, весьма… разнообразна.
На улице было пусто.
И фонари погасли. И со временем она ошиблась всё же, до рассвета ещё пару часов. А потому люди спят… наведённым сном. Когда князь сказал про ментальное воздействие, Софья Никитична постаралась и сумела-таки выделить его.
И вправду едва заметное.
Словно дымка, висящая над городком. Но вот ночью оно стало яснее. Отчётливей.
И она сказала об этом.
— Пожалуй, ты права, — князь несколько мгновений прислушивался. — Определённо права…
Слышать о своей правоте было приятно.
— И воздействие такое… весьма направленное…
— Город спит?
— Эта часть — определённо. Интересно, это каждую ночь так?
— Кстати, спится здесь и в самом деле неплохо, — вынуждена была признать Софья Никитична. — Я думала, воздух свежий… отдых…
— Мне тут передали, что князь Кошкин весьма… желает поздравить нас. Лично. И получить ответы на некоторые вопросы…
— Ох, — стало до крайности неудобно. — Извини… Пашенька порой бывает несдержан… особенно, когда волнуется… но… я ему позвоню! Я звонила, но у него было занято… потом то одно, то другое… я, конечно, передала, что всё хорошо, что я отдыхаю, но боюсь, может не поверить.
Прогулка к лесу.
И снова к реке.
Данька…
И вправду неудобно. А сейчас звонить не время. Это у неё бессоница. А Павел, должно быть, спит. И нехорошо будет его беспокоить.
Как и Ванечку.
— Буду весьма благодарен… только не говори, где ты, потому как он ведь явится.
Всенепременно.
И нарушит такой чудесный отдых, не говоря уже о легенде.
На границе города фонари светили тускло. И к тому же мерцали. Две вспышки… три вспышки. Одна. Странный ритм, от которого начинает болеть голова. Софья Никитична коснулась виска, сдерживая силу, которую этот ритм тоже нервировал.