— Боюсь, этого я сказать не могу. Но есть ещё кое-что. Посмотри.
Телефон дернулся, принимая снимок.
И впервые за долгое время Калегорм ощутил, как дернулось сердце от болезненного тычка. Тот был настолько явным, что боль эта ненадолго пробила привычную уже завесу безразличия.
— Это…
Он узнал.
И как было не узнать? Пусть прошли века, не пощадив и Первородных, но память… и описание… и Калегорм сам видел такое же платье. Почти такое же.
— Возможно, я ошибаюсь.
— Нет.
— Мне показалось, тебе будет интересно.
Девушка. Обычная. Человеческая. На ней наряд смотрится, пожалуй, забавно… или нет? Выражение лица у неё такое, далёкое от счастья. Впрочем, это исправить несложно.
Незабудки ведь расцвели.
— Я не могу приказать тебе, но мне бы хотелось, чтобы ты лично туда отправился. В качестве юриста, который им там нужен. Или в свите, если полагаешь, что недостаточно постиг законы. Главное, теперь, когда у нас фактически есть приглашение, мы можем себе позволить появиться там.
— Я чего-то не знаю?
— Многого, друг мой.
От таблеток, растворённых в коньяке, оставался горький привкус. И Калегорм с раздражением подумал, что он — идиот, если надеялся, будто эта отрава ему поможет.
— Когда-то давно мы заключили союз с людьми. Это был хороший союз. Он приносил пользу не только им, и не только нам. Мир нуждался в помощи. И мы помогли. И помогали, пока один из сыновей Владыки не решил взять в жёны дочь человека.
— Балеагар-Изгнанник…
Это имя стёрло горечь.
И заставило тряхнуть головой, сбрасывая тонкие путы сна.
— Эта женщина была не совсем человеком. В её крови горела светлая сила, но мой прапрадед… сам понимаешь, право Чистой крови отменили лишь двести лет тому…
— Сто восемьдесят семь.
— Именно. В те же времена закон был весьма строг, — она делала паузы, подбирая правильные слова. — Да и теперь находятся те, кто не принял перемены.
С переменами у Первородных тяжело. Особенно у тех, кто подобрался к рубежу первой сотни лет, словно бы тело, достигнув пика развития, замирало. А следом замирали и разум с душой.
Мысль была… неожиданной.
Новой ли?
В этом Калегорм сомневался.
— Балеагар был призван к отцу. И там, стоя пред Советом, говорил. Его речи были полны силы. И во многих душах пробудили они понимание, которое, впрочем, иные сочли опасным. Угрожающим… нас ведь мало. А людей наоборот. Так говорили они.
А ещё, что смешанные браки размоют, растворят благословенную кровь.
И Первородные исчезнут.
И все-то иные тоже исчезнут, оставив мир лишь людям.
— Балеагар был изгнан, — произнёс Калегорм вслух.
Он помнил тот свиток нетленного шёлка, перевязанный алой нитью. И выцветшие письмена, которые оказались куда более подвержены времени.
— Скорее уж он сам покинул отчий дом, отказавшись от престола и власти. А с ним ушла дюжина юношей и дев, которые пожелали открыть себе новый мир.
И в числе их — Мальбрик Медвежье ухо.
Странное прозвище для Перворожденного.
— Мой прадед и его сын сказали друг другу много обидных слов. И отвернулись. И отреклись, сказав, что никогда-то больше не желают видеть друг друга….
Балеагар сочетался браком с человеческой женщиной, имя которой было забыто… впрочем, теперь Калегорм полагал, что случилось это не само собой. Имя вполне можно и вычеркнуть из хроник.
Убрать лишнее.
— И было сказано, что отныне Белеагар не считается более сыном Предвечного леса, как и все-то, кто пошёл за ним, поправ закон и слово Старших.
Стоит ли винить их, искавших иной жизни?
Калегорм и сам помнил, пусть и смутно, себя, молодого, желавшего… чего-то. И не отпускает ощущение, что если бы ему удалось услышать зов своей души и понять, чего именно он желает, он не маялся бы ныне.
— Возможно, время и залечило бы раны, — продолжила Владычица с печалью. — И мой прадед простил бы своего непослушного сына, а тот — простил бы упрямого отца, как оно часто случается. Однако произошло то, что произошло. Низвергнутая тьма нашла новое воплощение, едва не прорвав завесу мира. Барьер был ещё слаб, а тьмы… тьмы оставалось много… тогда на пути её и встала дюжина храбрых.
А ещё юных и отчаянных.
Тех, о ком стыдливо умалчивают семейные легенды. И разве что в сухих строках списков, посвященных судебным тяжбам, эти имена и сохранились.
— Тогда мой прадед, оскорбленный неуважением, которое, как ему казалось, проявили люди, не откликнулся на зов.
И двенадцать родов осиротели.
Впрочем…
…Неонис Светлоликая была изгнана из рода за деяния…