Или петлями.
Под ногами то ямина, то овражек, то кочка моховая. Над головой — ветки, которые того и гляди по лицу хлестанут. И где-то там, в этих ветвях, печально ухает сова.
Таськино платье светится золотом.
Само.
И она мелькает впереди живым огоньком, который то и дело останавливается, чтобы оглянуться. Медленно? Бер мог бы и побыстрее, но Ведагор вдруг остановился.
— Погоди, — попросил он. — Подержи. Сможешь?
— Смогу, — Бер огонек принял. — Тут… молоко вкусное. Сил прибавилось… чутка. А ты…
— Да что-то вот… то ли недоспал, то ли много времени в офисах просиживаю. Надо бы подтянуться…
Врёт.
По лицу видно, что не в этом дело.
— Вед?
— Да всё нормально будет, мелкий…
— Сам ты мелкий. Я… я, может, ещё вырасту. Назад…
— Вперёд, — Ведагор упрямо качнул головой. — Не заставляй девушку ждать. Кстати, если упустишь, я тебе самолично уши оборву.
И снова стал собой прежним.
А потом лес, казавшийся бесконечным, расступился.
И курган…
Что сказать. На курганах Бер бывал. После третьего курса прицепили к историкам-археологам, практику проходить, и всею толпой на раскопки отправили.
Весело было…
И курганы имелись. Правда, те в степи стояли, возвышаясь над нею молчаливыми памятниками прошлому. Тогда-то даже возникло чувство, что нельзя их расковыривать.
Неправильно это.
Впрочем, курганы и не тронули. Что-то там не заладилось, и Особый отдел разрешения не дал, потому и копали рядом, искали стойбища и легендарный город. Нашли кучу черепков, кости и всякое-разное.
Но этот курган, он…
Он был родным братом тех, что остались в степи. Не так, чтобы огромен. В три человеческих роста, вряд ли сильно больше. Травою порос, но только ею. Лес окружал его, не смея переступить через единожды установленную границу. Лес, в отличие от людей, помнил.
— Это… — Ведагор сделал вдох и губы его растянулись в улыбке. А потом он сбросил пиджак. И ботинки снял.
Носки, впрочем, тоже.
И Беру подумалось, что в этом имеется свой смысл, что сила, которая скрывалась внутри кургана, она родная, своя. И к ней тянет прикоснуться.
— Мама… — Ведагор опустился на колени, оперся на руки и закрыл глаза. — Мама рассказывала, что род наш пошёл от Святогора-Волота. От того, кто был сыном смертной женщины и подгорного духа, воплотившегося из любви к ней. И что пока носила она дитя, он поднимал из глубин огонь земной, согревая им кровь…
Сказка.
Бер её тоже слышал. Да и кто из Волотовых не слышал-то?
— А после смешивал кровь свою с молоком, которым поил дитя. И рос Святогор не по дням, а по часам. И к трём годам стал так могуч, что одной рукой поднимал матушку свою, а к пяти — избу. К десяти — и терем, в котором жил, со всеми людьми и скотиной.
— Скотине это вряд ли нравилось, — проворчал Бер.
И коснулся…
Земли?
Травы?
Легенды? И ведь тут она… некоторые вещи не обмануть, не подделать. Сила гремела. Звенела… звала?
Шаг.
И ещё.
Трава мягкая, что шёлк, и Бер, захватив её горстью, протягивает сквозь пальцы. На них остаётся пыль и та же, исходящая из земли, сила.
— Как вышло, — он задаёт вопрос, на которого нет ответа. — Как вышло, что Волотовы… забыли? Потеряли?
На вздох Ведагора отзываются сосны. Они качаются и гудят, что огромные струны.
— Когда-то давно род раскололся. Смута случилась. И война… такая, в которой многие сгинули. И Волотовы тоже… схлестнулись две ветви за власть, и в итоге от могучего рода горстка осталась. И та в опале. И пришлось откупаться от нового государя, что землями, что имениями.
— Памятью?
— Память обрушилась со старой усадьбой, с библиотекой её, родоводом. Нет хуже, чем воевать со своими. Они умеют ударить так, чтоб не поднялся. Ушла память и с теми, кто в землю полёг… после уж сотню лет род выживал. Сгинули ведь самые сильные, самые опытные…
Сведущие.
Ведагор встал у подножия кургана и поклонился. А потом произнёс:
— Теперь слушай сюда, мелкий…
Бер хотел сказать, что он не мелкий, но почему-то промолчал. Место было такое, что спорить не хотелось вот совершенно.
Место такое?
— Главное, постарайся спокойно, — сам стоит, руки на груди скрестил, смотрит на курган и улыбается, нехорошо так. — И без глупостей.
Ведагор сделал вдох.
— Для начала… этот курган… согласно рескрипту от года тысяча шестьсот тридцать второго святыни и истоки одного рода не могут находиться во владении другого. В любом ином случае я предложил бы выкуп. И торговаться мы бы не стали.