— Детишек везешь? — уточнил тип.
Черноморенко оглянулся, порадовавшись, что окна в автобусе все ж затонировали.
— Ага… на ферму.
— Ну да, молоко детям полезно… только это, дядя, не обижайся, но не доедешь.
— Почему это?
— Так ремонт, — тип, который левый и помордастей, руками развел, словно извиняясь. — Дороги… Так что все.
— А техника где?
Почему-то у левого от этих слов глаз дернулся.
— Приедет еще. Ждем, — мрачно ответил он.
— Так… может… пока ждете… мы проедем? Тихонечко так. По краюшку…
— Не проедете. Лужа там.
— Где? — Черноморенко вытянул голову, пытаясь разглядеть указанную лужу. Какая-то явно была, но вовсе не тех размеров, чтоб опасение внушать. — Так это ж разве лужа-то?
— Ты не понял, дядя, — на плечо легла ладонь, которая это плечо попыталась сдавить. — Разворачивай свой тарантас и вали отсюдова, пока цел!
И главное, второй рукой тип полу приподнял, рукоять пистолета демонстрируя.
— Ты бы, — Черноморенко плечом дернул, руку скидывая. — Не носил от так… а то ж с предохранителя соскочит, а там и до несчастного случая рукой подать. Отстрелишь яйца и чего тогда?
— Умный больно? — тип покраснел и свистнул. — Ну все, дядя… сам нарвался…
Дюжина?
Черноморенко радостно оскалился. Душа прям запела, предчувствуя хорошую драку…
— Дядь? — из автобуса выбрался Богдан и шеей повел, плечи расправил. — А чего они?
— Не знаю, чего. Но в морду получить напрашиваются…
За Богданом вылез Мишка, к счастью, без гранатомета, а там и прочим интересно стало. Вот же поганцы, не могли погодить пару минут.
Эти, в кожанках, поняв, что соотношение сил изменилось, чуть притормозили.
— Вы… кто? — поинтересовался тип, убирая руку от револьвера.
А все почему?
Потому что Матвей вылез, сонно позевывая и нежно обнимая массивную тушку ручного пулемета. Нет, надо будет все ж провести инспекцию, а то выяснится, что они и ракетную установку прихватили.
Ненароком.
— Дояры, — мрачно ответил Севастьянов, разбуженный до прибытия и потому злой.
— А… это зачем? — кивнули на пулемет. — Доярам?
— Так… мы ж боевые, — Матвей погладил ствол.
— Боевые… — тип кивнул, пытаясь изобразить понимание. Но уточнил на всякий случай. — И… за что бьетесь?
— За удои, — Черноморенко осознал, что драки не будет, и настроение опять ухудшилось. — За хорошие удои я кого угодно…
И кулак сжал, отчего тип слегка вздрогнул и даже попятился.
— А… — не успокоился он. — Чего написано «Дети»?
— Так… племянники мои. Они для меня всегда дети. Ну, мы поедем? По краюшку…
Мужики кивнули, причем одновременно.
— Грузимся, — велел Черноморенко и обвел окрестности недобрым взглядом. Душа требовала чего-то… такого. А чего именно, он понял лишь оказавшись по ту сторону лужи. Богдан остановил автобус, и Черноморенко, выглянув, сказал:
— Не сочтите за критику, но лужа у вас какая-то несолидная. Но не переживайте, сейчас поправим.
Сила ощущала эхо родственной стихии. И оставалось лишь потянуться к ней да подтолкнуть, отворяя родники. Буроватая поверхность лужи, почти уже высохшей, забурлила, да и сама лужа принялась спешно наполняться водой. Оно, конечно, надолго не хватит, но денька на три…
— Ты чего творишь⁈ — возопил кто-то слишком уж истерично.
— Вы, — крикнул Черномор, — главное, технику пригоните… а то какой это ремонт да без техники.
А вот матом ругаться некрасиво.
Взрослые же ж люди… а тут дети в автобусе…
— Перепеленко! А язык показывать некрасиво. И рожи, Матвей, корчить тоже некрасиво… и вообще, взрослые же люди, в самом-то деле… четвертый десяток разменяли, а думать не научились!
— А чего они⁈ — подал голос кто-то из глубины автобуса. — Они первые начали!
— Стекла тонированные, — откликнулся Севастьянов, ерзая и пытаясь снова придремать. — Вас не видят…
Вот дети. Как есть дети…
— Господи, дай мне сил… — Черноморенко поднял очи к потолку автобуса, правда, ненадолго, поскольку кто-то особо одаренный закрепил на нем два перекрещенных гарпуна и пару подводных ружей. — Очень много сил…
Бер проснулся от запаха сдобы.
Запах этот чудесным образом проник в сон, который тоже был хорошим, потому что в нем Бер совершал или подвиг, или на худой конец героическое деяние, такое, что всех приводило в восторг. Потом, кажется, был показ мод в народном стиле и современной трактовке… потом… потом позвали пир пировать. Вот тогда-то запах сдобы сделался совсем уж осязаемым и настоящим.
Бер дернул носом и проснулся.