Маруся набрала воздуха.
И выдохнула.
— Вряд ли… получится.
— Почему?
— Это проще показать…
— Заодно и Хрустальную купель, — добавила Таська. — Что? Можно подумать, вам не интересно…
Глава 29
Про древние артефакты, тьму и тайны прошлого
«…грядущая Всероссийская ярмарка сельского хозяйства, народного творчества и ремёсел уже привлекла внимание многих. Жители столицы с нетерпением ожидают открытия её, чтобы сполна насладиться дарами…»
«Санкт-Петербургъ»
Хрустальная купель оказалась гробом.
Натурально хрустальным, что характерно.
Бер тайком палец послюнявил и потёр, правда, тут же устыдился. Но успел определить горный хрусталь, а главное, силой напоенный и так, что чудом не трещит. Или не чудом, но мастерством того, кто сотворил вообще это вот всё.
Но если сначала, то карета остановилась у особняка.
И Таська вышла, не дожидаясь, пока руку подадут. Косу за спину забросила и сказала:
— Идём, что ли, пока не передумала…
И пошла.
И Маруся за ней, которая так Ивановой руки и не выпустила, а он не особо и стремился на свободу вырваться. Наоборот, держался рядом.
— Кто тебе в морду дал-то? — шёпотом поинтересовался Бер у Императора, поскольку данный вопрос мучил его не меньше, чем остальные.
— Да так… произошло столкновение мировоззрений…
— И твоему досталось, как вижу.
— Почему только моему? Моё хотя бы столкновение выдержало… мировоззрение.
— И морда лица.
— И она… слушай, а тут такое вот ощущение… странное.
— Неприятное?
— Да не сказать бы. Просто странное… во дворце, если в старые подземелья спуститься, похожее… хотя там закрыто для посторонних… да. Ладно, иди, пока нас не забыли.
И пришлось идти, а потом спускаться.
Снова камень.
Каменные стены.
Каменные ступени, выглаженные временем. Каменные выступы, на которых дремлют магические светляки. Света они дают достаточно, и потому зловещности подземелью несколько не хватает.
Но спуск тянется.
И тянется.
И возникает ощущение, что он вовсе бесконечный. А главное, золото шитья на наряде вспыхивает. И еще сила… чем ниже, тем яснее ощущается она. Странная. Инаковая. Такая, которая не столько пугает, сколько настораживает. И вот уже Сашка замолкает. А потом кладет руку на камень, тоже к нему прислушиваясь. Он не Волотов, но здесь и родового дара не нужно.
Силой пронизан воздух.
И с ним она просачивается в кровь, заставляя дышать глубже. Чаще.
Голова кружится.
— Если плохо, — Таська оборачивается, и вновь в полумраке её лицо меняется. Оно теперь нездешнее, удивительно красивое и вновь же нечеловеческою красотой. — То можно вернуться… но уже недолго.
— Нет, — возвращаться Бер не собирается. И не потому, что подниматься тяжелее, чем спускаться, а просто… просто не привык он отступать.
Сила же…
Перетерпит. Тем паче, что откликаясь на неё внутри шевелиться собственная, пусть крохи, но… пока и их довольно.
Выдержит.
— Это… когда было построено-то? — голос Сашка звучит глухо. Здесь, внизу, звуки вязнут в камне.
— Давно. На заре времен ещё… это часть сделки… договора? — Маруся останавливается перед дверью.
Не каменная.
Похоже, но не камень. Темная гладкая поверхность покрыта узорами, только они не вырезаны, они словно живут там, внутри, прорываясь тенями и полутенями.
— Эльфийский мэллорн… — Иван решается коснуться этой вот поверхности. — Такая… в императорской сокровищнице… мэллорны редко делятся… только для очень важных… особых случаев… и в усыпальнице тоже… мэллорны не позволяют тьме выбраться…
Как и подгорный мрамор.
Бер никогда не видел его в таком количестве. У Ведагора в коллекции имелся кусок, добытый из старой шахты. И тогда уже, дома, Бер чувствовал странную силу, заключённую в этом камне. А Ведагор рассказывал, что рождается он в самых глубинах земных, от крови планеты и исконного жара, от капель божественной крови, пролитых в незапамятные времена…
Братец знал тысячу и одну историю.
И…
Надо будет спасибо сказать. Просто так и за всё сразу. Даже за тушёнку с нарядами.
— Это… — порог переступить страшно.
Комната невелика.
Или не комната это? Зала? Пещера? Соединение магии и самой живой природы.
Ровный пол, гладкие стены и потолок куполом. Всё-то изнутри выстлано… выращено? Да, Бер опустился на пол и положил ладони, убеждаясь, что именно выращено, что камень этот белоснежный до ослепительной яркости, един.