Хороший он человек.
Только слишком уж близко все к сердцу принимает.
— А толку-то? Участковый, небось, давно уж на Свириденко чуть не молится… не понимает, чего это мы упорствуем.
Петрович вздохнул, ибо сказанное было правдой.
Чистой воды.
И Маруся вздохнула… может, действительно? Не упорствовать? Мужик-то, если так, неплохой… не красавец, конечно, но и не урод. Старше на двадцать лет… так это ж ерунда… зато богатый.
И она, Маруся, богатой станет, предложение приняв.
Руки, сердца и полного поглощения земель. Тех, что в собственности еще остались.
— Ладно, — Маруся представила… попыталась представить… в общем, нет, она еще не настолько отчаялась. И кукуруза в этом году обещала урожай дать. И дальние поля радовали. А банк… есть с кем поговорить об очередной реструктуризации долга.
Правда, теперь точно откажут.
Или залога потребуют.
Или погашения части кредитов…
А значит, надо думать, чем погашать или что залогом давать. И мысли были. Правда… не нравились они Марусе. Категорически. Но если иных вариантов не останется…
Ничего.
Как-нибудь.
— Погоди, — Аленка дочитала лист и сложила его пополам. — Магов где селить будешь? У себя?
— Еще чего!
— А где?
— Так… пусть сами…
— Нет, — Аленка покачала головой и лист сложенный подняла. — Тут, дорогая, сказано, что ты обязуешься предоставить молодым специалистам жилье. В заявке указывала?
Вот же…
Маруся уже не помнила, что в этой заявке указывала, потому что писала её так, для Петровича, не особо рассчитывая, что пройдет.
— И условия для работы.
— Трактор, что ли?
— Трактор. И клуб.
— Чего⁈ — вот тут Маруся уже удивилась.
— Вы, — Аленка поглядела с укором, — кажется так обрадовались, что толком и не читали-то?
— Ну… — Петрович промакнул лысину платком. Платки у него были белыми, кружевными и с монограммами. Супруга Петровича, Анна Дмитриевна, на досуге баловалась вышивкой. — Так… чего там… предоставим… трактор… клуб-то зачем?
— Затем, что к нам едет агроном в количестве одной штуки.
— А вторая штука?
— Работник культуры.
— На хрена нам работник культуры? — вполне искренне удивилась Маруся.
— Если верить предписанию, то для возрождения исконных ремесел и сохранения особо ценного наследия…
Петрович выругался. И тут же смутился этакой вольности. А Таська, сунув в рот кончик косы, что с ней случалось в минуты глубочайшей задумчивости, произнесла.
— Клуб же ж еще не того…
— Не развалился, — подтвердила Аленка. — Крышу, правда, подлатать надобно… да и так, по мелочи.
Клуб, честно прослуживший сотню лет, пришлось закрыть в позапрошлом году, отчасти поскольку присланный банком ревизор счел социальную нагрузку излишней и настоятельно рекомендовал траты оптимизировать. В конце концов, кому во времена нынешние нужна библиотека?
У всех телефоны есть.
И компьютеры.
А в них книжек — хоть учитайся. Петь же можно и по вечерам, на лавочке сидя. На кой для пения отдельный клуб держать? А при нем сразу три ставки… то-то и оно.
— Пусть, — решилась Маруся, — при клубе и живут. Кровати найдем… на чердаке, вроде, были какие-то. Матрасы… тоже, если соломенные, то сойдут. Крышу…
— Скажу братьям, — кивнула Аленка. — Сегодня-завтра поправят. И по мелочи. А вот с туалетом…
Туалет при клубе тоже имелся.
Деревянный.
В дальнем углу сада стоящий, аккурат посреди кустов черемухи, которую и высадили, чтоб благолепно туалет укрыть. С тех пор черемуха разрослась, а после закрытия и вовсе страх потеряла. И теперь Маруся подозревала, что пробиваться к туалету придется с боем.
— Маги, — решила она. — Справятся как-нибудь…
А если и нет, то и хрен с ними.
Глядишь, сами и свалят…
Глава 6
Речь идет о девичьих глупостях с далеко идущими последствиями
Глава 6 В которой речь идет о девичьих глупостях с далеко идущими последствиями
«Иногда кажется, какая же дурь несусветная! Ан нет, не дурь. Альтернативная точка зрения!»
Из беседы некой весьма интеллигентной особы.
Матушка гляделась задумчивою, что несколько нервировало князя Кошкина, который вдруг разом ощутил угрызения совести. Все же была княгиня весьма ко внуку привязана.
Одним им, можно сказать, и жила, ибо сам Кошкин давно вышел из возраста, когда о нем можно было заботиться. А в годы последние дома и вовсе появлялся редко.
А тут вот…
Впрочем, с угрызениями Кошкин справился. И поинтересовался у матушки, выводя её из задумчивости.
— А ты откуда про Подкозельск знаешь-то? Я его сам едва на карте нашел…
— Знаю, — она грустно улыбнулась. — Как… Ваня?
— Да нормально. Справится… в конце концов, что там быть-то может?
Кажется, слова его нисколько Софью Никитичну не успокоили.
— Ну… хочешь, я кого-нибудь следом отправлю? Приглядеть там… подсказать?
— Не стоит, — матушка позвонила в колокольчик. — Кофе? Или все-таки поешь нормально?
— А будет что? Или ждать до вечера?
— Куда тебе ждать… ты ждать не умеешь. Весь в отца… тоже вечно куда-то спешил… спасать летел весь мир. Пахом, пусть накроют в малой столовой. Да что есть, то пускай и подают. И не говори, что на кухне у нас пусто, иначе сама спущусь, проверю… а мы пока побеседуем. Подкозельск… случилось мне там бывать однажды.
— Да? — Кошкин искренне удивился.
Он сам этот Подкозельск искал минут десять.
— Подруга у меня была… — матушка вздохнула. — Вот как-то летом и гостила у нее.
— Что за подруга?
Матушка ответила не сразу. И выражение лица у нее вдруг стало такое, что Кошкин испугался. А ну как спросил… не о том.
— Давняя… История эта… неприглядная. И не знаю, стоит ли…
— Стоит, — решил Павел Иванович. — Тебя ж мучит?
— Казалось, что уже нет… и отпустило, и забылось. А вот ты появился, сказал, и оно опять. С новою силой. Мы с Людочкой встретились в пансионе мадам Лерье… весьма популярное место некогда было. Не скажу, что из лучших. Скажем так, лучшее из тех, на которые у моих родителей хватило денег. Мне было шесть, когда меня привезли…
Павел Иванович молчал, не пытаясь торопить матушку. Она редко говорила о прошлом. Да и вовсе, если подумать, когда им случалось просто сидеть и беседовать?
Давно уж не случалось.
У него и вправду дела.
И присутствия требуют постоянного. У нее — своя жизнь, кажущаяся порой донельзя странною.
— И Людочке тоже… она из старинного рода Вельяминовых происходила. Я — Сапрыкина… но не в этом дело. Как-то мы с ней сошлись. Оказалось, что наши рода, пусть и древние, но не так богаты, как… у прочих. А это имело значение. Как и то, что ни её, ни мои родители не давали себе труд… навещать нас. Нас забирали домой летом и на Рождество и то, полагаю, потому что оставлять было вовсе неприлично. Могли пойти слухи… не смотри так. У моей матушки было семеро дочерей. Я — младшая. И хорошее образование весьма повышало мои шансы найти мужа. На приданое рассчитывать не стоило, вот и… да и принято было так в те времена.
Но все одно с трудом в голове укладывалось.
— В Подкозельск нас отправили по просьбе деда Людочки. Имение у них было там. Сам дед пребывал в годах немалых, но Людочку любил. И меня тоже. Нам было хорошо там… пожалуй, самое счастливое время моей жизни. Что до Людочки, то она всегда была легкой и воздушной. И веселой. Она… она как-то умудрялась во всем находить радость. Это я могла часами расстраиваться из-за выговора или наказания… мадам Лерье полагала, что воспитывать девиц надлежит в строгости[1]. И всячески подчеркивала, что её заведение относится к числу перворазрядных[2]. Людочка же умела делать так, что все это становилось неважным…
— Госпожа, — Пахом, заглянув в комнату, махнул. — Готово!