И в Совете не нашлось никого, кто рискнул бы возразить.
— И что?
— И то, что отныне выпускники, отрабатывающие обучение, юридически пребывают в статусе призванных на службу Императора. А о чем гласит двадцать седьмой декрет?
— О чем?
— Бестолочь… о том, что лицо, призванное на службу Императору, во время оной службы не может вступать в брак. Декрет старый, еще прапрадедом Его императорского Величества принят, того весьма беспокоило, что дела семейные отвлекают от службы. Но действующим.
— Два года, значит… — Иван приободрился.
Немного.
— Всего два года, — согласился князь. — Или целых два года… тут уж как посмотреть.
Глава 4
О печальных последствиях необдуманных поступков и сложностях с выбором купальника
Глава 4 О печальных последствиях необдуманных поступков и сложностях с выбором купальника
«Да, моя мама была абсолютно уверена, что я маюсь дурью. Но также она совершенно точно знала, что никто лучше меня этого не делает!»
Из благодарственной речи одного лауреата премии имени Зигмунда Фрейда в области нейропсихологии
— Ты о чем вообще думал⁈ — маменькин голос, и в обычное-то время громкий, ныне заполнил весь особняк, от подвалов, в которых вызревали сыры и отдыхали вина, до самого флюгера. Причем от голоса этого флюгер, еще прапрадедом Волотовых деланный и им же зачарованный, вздрогнул и замер, чего не случалось в последние лет триста.
Береслав поспешно смел со стола крошки и, вскочивши, вытянулся перед маменькой.
Оно, конечно, зря.
Бесполезно.
Бывает же, что в семействе почтенном и старом, традициями известном, урождается… этакое вот. И оттого Береника Волотова на младшенького глядя, обычно давила тяжкий вздох да печалилась. В годы ранние вся-то родня по линии Волотовых наперебой убеждала, что ничего-то страшного, возьмет еще кровь свое, вырастет еще дитятко.
Вытянется.
А оно никак.
И ныне вот, на матушку глядючи, Береслав голову задирал.
— К-когда? — уточнил он робко.
— Что «когда»?
— Когда я думал?
— Вот и мне тоже интересно, когда же ж ты думал? — маменькин палец уперся в лоб. — И чуется, что никогда!
— Я…
Береслав отчаянно пытался вспомнить, что же этакого он в последние дни утворил.
Напился?
Так… это да, это давече случилось, но в тот раз, когда сдачу диплома отмечали, он вроде и не сильно злоупотребил. Да и матушка в отъезде была, дальние шахты проверяя. Донес кто? Но с чего бы… вроде ж не буйствовал, посуду не бил и даже матушкиного кота, тварь злопакосную, за хвост ни разу не дернул.
Тогда…
Может, Нютка позвонила? Обрадовала новостью неожиданной о скором прибавлении…
По спине поползла струйка пота. А если и вправду? Она намекала про семью там, детишек… Береслав, конечно, артефактом пользовался, ибо желания заводить семью и тем паче детишек не имел, но кто их, женщин, знает.
Коварные!
Могла ли…
— Мама, я не специально! — выдавил он и глаза закатил, изображая ужас и раскаяние, но, видать, не убедил, если матушка отвесила затрещину.
Да такого в жизни не случалось…
Ну, Нютка, дай только…
— Мама⁈ — Береславу было не столько больно, все же силу матушка всегда умела рассчитывать, сколько обидно. — Да что случилось⁈
— Что? Случилось, да… случилось… — матушка скрестила руки на груди. — То случилось, что сына Господь крепко мозгами обделил…
— Виноват, — на всякий случай Береслав снова изобразил раскаяние. — Но чувство вины будет куда более искренним, когда я узнаю, что именно я сотворил.
Матушка вздохнула.
Вытащила телефон, тыцнула пальцем, тихо проворчав что-то под нос, скривилась, а после сунула этот телефон Береславу.
— Твое? — поинтересовалась она строгим голосом. — Творчество?
Хуже всего, что творчество и вправду было Береславово.
— А… это… ну…
— Твое, спрашиваю? — голос маменькин стал ласков-преласков.
— Ну… как бы… да, — Береслав отвел взгляд.
Врать маменьке он не мог. Не то, чтобы из моральных принципов, скорее уж потому, что Береника Волотова сына своего знала распрекрасно, а потому любое вранье его видела, чуяла и категорически не одобряла. Причем неодобрение это выражала весьма деятельно. Если в годы детские страдали уши — Береслав в тайне подозревал, что нынешняя его лопоухость именно от того и происходит, — то в годы ранней юности, согласно семейной традиции, основной удар взяла на себя задница. И следовало сказать, что общение с розгами, пусть и нечастое, весьма способствовало прояснению сознания. Хотя, наверное, расходилась с принципами гуманности и педагогики в принципе.
Но какая педагогика, когда традиции есть?
— И вот спрашиваю, о чем ты, иродище, думал, когда писал это?
— Ну… — Береслав потер ладонью лоб, честно пытаясь воскресить воспоминания. — Я… тогда… не очень… помнишь, я денег просил… немного… а ты сказала, что если мне мало, то надо пойти и заработать.
Матушка убрала телефон.
— А тут мне предложили… пару групп вести… в сетях… модерация, контент…
— Контент… — повторила маменька эхом.
И привычно заныла задница.
Нет… после того, как ему двенадцать исполнилось, розги из жизни исчезли, сменившись иными способами воздействия. Но что-то подсказывало, что убрали их не так и далеко. И с маменьки станется…
— Дальше, — потребовала она.
— Надо… было популярность группы повышать. Подписчики там и все остальное… ну а народ наш как? Ему всякие благообразные новости… ну тьфу, тухляк. Любят же что повеселей… чтоб там… ну, разное…
Он стушевался.
— Я и подумал… вброс сделать. Хайп поймать… мам, ну это же что… это ж просто группа… таких в сетях десятки! Сотни! Я статью удалю и…
— Поздно, — произнесла матушка премрачно. — Твой… вброс с хайпом перепечатали. Надо полагать, такие же идиоты…
Задница заныла сильнее.
— А газетенка эта попалась на глаза… как ты думаешь, кому?
— Нет, — севшим голосом произнес Береслав.
— Да, дорогой мой… там, конечно, поставили сносочку, что, мол, народное мнение… аноним… но вот мне аккурат позвонили… поинтересовались… как же вышло так, что ты, мой сын… и этакие пакости пишешь.
Краска прилила к щекам.
И отлила.
И…
— А… ты?
— А что я? Пообещала выяснить. Обстоятельства.
Матушка махнула рукой.
— И?
— И выяснила, что младшенький у меня не только слабосилок, но еще и идиёт редкостный, — это Береника Волотова произнесла с глубокой печалью.
— И что теперь?
Вдруг подумалось, что розги — это не самое плохое, что может в жизни случиться. И Нютка вон тоже… пусть бы была беременной, Береслав уже согласен.
На семью.
Детей.
И в принципе.
Род за ней хороший, с таким и породниться не грех. А что мозгов у Нютки, как у канарейки, так… Береслав с ней изначально интеллектуальные беседы вести не планировал. Для бесед найдет кого-нибудь. Как все делают.
Пусть и тошно, но… жизнь — она такая.
— Теперь… теперь, дорогой мой, придется это доказывать.
— Что я… идиёт?
— Именно. Что ты просто идиёт, а не заговорщик и изменник…
Береслав закрыл рукой лицо.
— … которому самое место на каторге. А то и на плаху ведь можно. Чай, имелись прецеденты.
Заныла шея.
Вспомнился вдруг просмотренный давече исторический фильм, причем не весь целиком, ибо смотрелся он одним глазом, да и сопровождался просмотр потреблением всякого-разного. А вот сцена казни в память врезалась. Хорошо так врезалась. Надежно.
— Так… какая измена… и заговора никакого, — произнес он сдавленным голосом. — Никого уже давно… за измену-то…
— Повода не было, — отрезала маменька. — А теперь твоими стараниями появился.
— И как быть?
— Как, как… будем… искать… доводы, — Береника Волотова поморщилась, уже предчувствуя, что эти самые доводы станут роду в приличную сумму. А зряшних трат она не любила. — Компромиссы…