А мальчика принесли мертвым чуть спустя, ибо стрела пронзила его горло, и его место занял другой, еще более юный. Киран заплакал, увидев это, и отошел в угол, пытаясь скрыться ото всех.
С наступлением сумерек шум сражения утих, а вскоре и вовсе прекратился. Киран вернулся в зал, согреться у очага и послушать разговоры слуг. Пришли женщины, усталые, с тенями под глазами, и заговорили о холодном ужине, к которому ни у кого не лежало сердце. Мужчины во дворе пытались укрепить ворота, и звук молотков отдавался в зале.
Пришел Скага, бледный и измученный раной от стрелы, пронзившей его руку. При виде его Киран отвернулся и уставился в угли очага. Дамы сели, и прислуга принесла хлеб, вино и холодное мясо.
Киран подошел к столу и тоже сел, глядя перед собой, не поднимая глаз ни на женщин, ни на сражавшегося весь день арфиста и уж менее всего на Скагу. Еда была подана, но никто не притронулся к ней.
— Это из-за его раны, — внезапно прервала молчание Бранвин. — Он болен.
— Он утверждает, что пробрался сквозь ряды неприятеля и перелез нашу стену, — ответил Скага. — Он дал нам добрый совет. Но кто он на самом деле? Откуда он прибежал? И кого мы приняли в то время, когда наши жизни зависят от закрытых ворот?
Киран поднял голову и встретился глазами со Скагой.
— Я из Кер Донна, — промолвил он. — Мы служим одному королю.
Скага ответил ему суровым взглядом, и никто не шелохнулся.
— Это все его рана, — повторила Бранвин. И Киран почувствовал к ней благодарность за это.
— Мы не видели раны, — ответил Скага.
— Хотите? — спросил Киран, ибо у него не было недостатка в шрамах. Он изобразил на лице своем гнев, но на деле стыд пожирал его. — Можем пойти в оружейную, если хочешь. Можем поговорить там об этом, если желаешь.
— Скага, — с укоризной заметила Бранвин старому воину, но госпожа Мередифь прикоснулась к дочери рукой, делая ей знак умолкнуть. И Скага встал. И Киран поднялся на ноги, готовясь следовать за ним, но Скага кликнул пажа.
— Меч, — сказал Скага. И мальчик принес его от дверей. Киран стоял не шевелясь, чтобы не опозориться в глазах всех. Бранвин вскочила на ноги, за ней поднялась госпожа Мередифь, и один за другим все повставали.
— Я хочу посмотреть, как ты будешь держать меч, — сказал Скага. — Мой сгодится. Он из доброго старого железа.
Киран ничего не сказал. Сердце екнуло у него, и камень загодя отозвался болью. Он взглянул в глаза старого воина и понял, что тот повидал больше на своем веку, чем остальные. Скага вынул меч из ножен и протянул ему; он взял обнаженное лезвие в руки, стараясь скрыть боль, отразившуюся на его лице. И не смог. Он протянул оружие обратно, чтобы не обесчестить его, уронив, и Скага сурово принял его. В зале застыла мертвая тишина.
— Нас обманули, — медленно выговорил Скага, и глубокий его голос был печален. — Ты принес нам сладкие слова. Но ваши дары никогда не бывают без расплаты.
Послышались всхлипывания. То была Бранвин, которая вдруг вырвалась из объятий матери и выбежала из зала. И это причинило ему боль не меньше, чем железо.
— Я сказал вам правду, — промолвил Киран.
Ему никто не ответил.
— Король придет сюда, — продолжил Киран. — Я вам не враг.
— Мы слишком долго живем рядом со Старым лесом, — произнесла госпожа Мередифь. — Заклинаю, скажи мне правду. Жив ли мой господин?
— Клянусь тебе, госпожа, он дал мне кольцо со своей руки и был жив и здоров.
— А чем клянется ваш эльфийский люд?
У него не было ответа.
— Что будем делать с ним? — спросил Скага. — Госпожа? Железо удержит его. Но это будет жестоко.
Мередифь покачала головой.
— Возможно, он говорит правду. И в ней вся наша надежда, не так ли? Зачем нам лишние враги сейчас, когда своих достаточно. Пусть делает, что хочет, и лишь приставь к нему охрану.
Киран склонил голову, благодарный и за это. Он не взглянул ни на Скагу, ни на других, лишь посмотрел на госпожу Мередифь. Но более она ничего не сказала, и он тихо вышел из зала и поднялся наверх в предоставленную ему комнату, где, по крайней мере, он был избавлен от укоризны их глаз.
Спустилась тьма. Лампада не горела, и он знал, что из прислуги никто к нему не поднимется сегодня. Он закрыл за собой дверь и сквозь дымку слез уставился в окно. Ночь, обрамленная камнем, была светла.
Где-то, обманутая, рыдала Бранвин. Вся принесенная им радость растаяла. Теперь они готовились к смерти. Он закрыл глаза и вспомнил о своей семье, представив всю ту боль, что причинит им. Стыд и боль еще пронзительнее охватили его при мысли, что им предстоит узнать, кто они есть и потерять всю веру в себя.
Он сел во тьме на кровать, расшнуровал воротник и, вынув камень, сжал его в ладонях.
VIII. Пути Элда
— Арафель, — прошептал он, — помоги нам.
Но никто ему не ответил, а Киран и не надеялся. Видно, сомнения подкосили его. Он ощущал боль в сердце, боль во всех суставах, словно яд железа, к которому он прикасался, просочился внутрь. Возможно, это и отпугнуло Арафель; возможно, это ранило ее гораздо больше, чем он мог себе представить. Там, где когда-то раздавался ее шепот, теперь стояла тишина, и это напугало его.
В камне была власть. Она так обещала. Сорвать его, искать смерти в бою… он думал и об этом, заранее зная, что прежде чем смерть настигнет его, он увидит такое, чего увидеть никому не суждено. И это вдруг показалось ему хоть и отчаянным поступком, но малодушным — себялюбиво погибнуть без толку и унести с собой все упования Кер Велла. Власть выражалась в том, чтоб вывести их из того тупика, в который они попали по его вине — ах, если бы он только знал как.
И какой прок был в камне, если не считать связи с Элдом? «Возвращайся», — молила его Арафель.
И он решился, держа камень обеими руками. Он встал и соскользнул мыслью в зеленый волшебный мир… увидел серую дымку и вошел в нее.
Вокруг все было пусто. Он попробовал вспомнить путь, которым его вела Арафель. Ему казалось, что он лежит перед ним во мгле. Что-то говорило в его сердце ему об этом, и он послушался, хотя прежде никогда не доверял ему.
«Лиэслиа», — подумал он, призывая воспоминания этого сурового эльфа, но ничто не пришло к нему. Наверное, в том виновен был запах железа. Паника нахлынула на него, как потоки воды. Он развел руками туман и в испуге мигнул, ибо стоял на темном склоне холма за стенами Кер Велла.
Испуганно он снова нырнул в туман и побежал в нем, побежал изо всех сил, но очень скоро он и в самом деле заплутал, не зная, верный ли путь избрал с самого начала. Ему казалось, что он различает во мгле деревья, но они были корявы и уродливы, и мгла сгущалась.
И тени появились рядом с ним — они скакали с замедленностью сна. Он плохо различал их, но слышал треск сучьев, неторопливый и странный стук копыт. Олень промчался в тумане, но он был черен и вскоре скрылся во тьме. И черная птица пролетела мимо с недобрым взглядом. Увидев его, она вскрикнула и пронеслась дальше. Он пробежал еще, едва дыша, и временами, казалось, почва уходила из-под его ног, и он проваливался. Псы лаяли, повергая в ужас его плоть, и рана его начала саднить, все больше заполняясь болью. Затем послышался топот уже более тяжелого скакуна, и ветер принес звук рога.
Что-то, завывая, шмыгнуло мимо. Он метнулся в сторону и налетел на другую тень, заметив, как исказились облики деревьев. Дорога становилась все темнее и темнее, рифмуясь со смертной ночью, чего не могло быть в эльфийском лесу. Его охватил внезапный ужас, что он вообще перепутал направление, что он бежит и стремится к врагу, где никакой камень не сможет спасти его. Подул ветер, но не разогнал туман, а лишь заморозил его до костей.