— Налейте ему чашу эля, — распорядился Киран. — Приходи в зал, как только разденешься. Я хочу поговорить с тобой.
— Да, — ответил Барк и снова отвернулся, кивнув своему удалявшемуся господину. Его окружили Донал, его двоюродный брат по материнской линии, Ризи, сын Дру, самый младший из шестерых братьев, а также и другие, кто принимал участие в поисках. Мальчик взял у Барка лук и колчан, другой — измазанный грязью плащ.
— Кто нашел детей? — спросил Барк. — И где их на шли?
И странное молчание повисло меж людьми.
— Сам господин, — промолвил кто-то, но чувствовалось, что он говорит не все.
— Пойдем, — сказал Донал, беря его за руку. — Пойдем наверх.
Барк поднялся в оружейную и повалился на скамью, расстегивая пряжки и освобождаясь от доспехов и пропитанных потом одежд. Донал и Ризи стояли рядом, и целый выводок пажей вбегал и выбегал с тазами и полотенцами.
— Как хорошо, — пробормотал Барк, — волосы и борода его слиплись от прохладной воды, а губы были мокры от густого эля. Он вздохнул спокойнее и оглядел стоявших рядом товарищей — Ризи поставил ногу на скамью и уперся в колено руками, Донал прислонился к стене, заправив ладони за ремень. Они совсем не были похожи друг на друга, эти двое — его юный брат был необычно светел — волосы желтее, чем свежая солома, глаза голубые и чистые, как у младенца; Ризи, наверное, уже в колыбели казался взрослым — темный худой юноша с задумчивым взглядом: его родные горы выращивали суровых воинов, как коршуны и ястреба, водившиеся там.
— С ними все в порядке? — снова спросил Барк, ибо смысл ответов был не совсем ясен как будто в них чего-то недоставало. — Где они были? Заснули под каким-нибудь плетнем?
— Никто не знает, — ответил Ризи.
— «С ней», — сказала госпожа, — добавил Донал. — И господин ответил: «нет, не с ней».
— Как далеко ты заехал? — спросил Ризи Барка. — Я доехал до Старого леса, потом вверх по дороге и обратно; и мне не понравилось то, что я ощутил.
— Я дальше, — ответил Барк и нахмурился, вспомнив о темных чащобах и зловещей тишине. — Я боялся не Ан Бега. Совсем не его.
— Я так и думал, — пробормотал Донал. — Я так и знал. Они просто заблудились.
— Они зачарованы. Да и как может быть иначе? — сказал Ризи. — И мне это не нравится.
— Не говори таких вещей, сын Дру, — промолвил Барк. — Не смей говорить о них такое.
— Но это правда, подумай сам, сын Скаги, это правда, — заметил Ризи. — Они нашли дорогу к ней, к Ши, только будучи теми, кто они есть — о, воин, не сердись на меня, я — двоюродный брат их матери и дядя им, я и господину — друг не меньше, чем ты. Отец — эльф, эльфийский помет, но сегодня что-то меня напугало, когда я подъехал к лесу.
— Я боялся, что они пропали навсегда, — безучастно откликнулся Барк, держа чашу на коленях. — А когда зазвучали рога, я испугался еще того пуще. Только не это…так, стало быть, все это были детские шалости.
— Наш господин был встревожен не на шутку, — нахмурился Донал. — Не думаю, что он опасался Ан Бега. Он…
— Молчи! — Ризи внезапно выпрямился и, схватившись за нож, рванулся к лестнице. — Эй, наверху! Эй, вы!
Снизу, из-за поворота лестницы возникла голова, мелькнул собачий взгляд и наконец появилась согбенная фигура человека.
— Калли! — с отвращением промолвил Донал. — Кто там еще?
— Вон! — приказал Ризи, — шпион…
Калли протянул ему ведро.
— Всего лишь несу воду наверх, господин Ризи, всего лишь воду, мне приказали.
— Вон! — закричал на него Барк так, что лестница откликнулась ему эхом, и Калли полетел, подскальзываясь на ступенях.
— Проклятый болтун, — сказал Донал.
— Побудьте здесь, я припугну его, — предложил Ризи.
— Не надо, — сказал Барк, — останься, — ибо южанин был жесток и свиреп. — Не вынимай из ножен этот нож.
— Разве я сказал, что собираюсь пролить кровь? О нет.
— Не надо так шуметь из-за его подслушивания, иначе Калли и об этом расскажет всем. И так довольно сплетен.
— И это еще не все, — пробормотал Ризи. — Теперь их будет больше. Вы, жители долин, все выбалтываете и не умеете хранить секретов.
— Но ничто не заставит народ любить господина Кирана меньше, — сказал Донал. — Пусть он — колдун, но расскажи это на хуторах или заяви это в казармах, и тебе ответят, что сплетня устарела, — он рассмеялся и устроился поудобнее, поставив одну ногу на выступ окна. — Я, признаюсь, время от времени хожу по лесу. Лично я много бы отдал, чтобы увидеть кого-нибудь из волшебного народа. А если это дурно, тогда зачем, Барк, твоя родная мать, да и моя выставляют плошки с молоком по вечерам. И ты, который воевал…
— Ты слишком наивен, — прервал его Барк.
— Ты не хочешь говорить об этом, — теперь уже нахмурившись, промолвил Донал. Он редко когда заводил об этом речь, но сейчас он не намерен был отступать. — Это в природе людей — рассказывать небылицы, не так ли? Как Калли, который болтает обо всем, что услышит, как воробей. По прошествии войн люди еще долго рассказывают о них и слагают песни, как в древности. Есть своя песнь об Эшфорде и о смерти короля, и о Кервалене… Но теперь песен никто не поет. Воины, сражавшиеся на этой войне, стареют, мы там не были и не можем сложить их, даже арфист молчит о ней, потому что никто не хочет ничего рассказывать.
— Арфист воевал, — вспомнил Барк.
— Но ты-то молчишь. Там была Ши. Это так? Ведь все должны были ее видеть, кто был на поле, но все молчат. Я был сегодня в лесу. За рекой. И не почувствовал ничего дурного.
— Тогда ты глух и слеп, и туп, брат, — ответил Барк.
— Возможно, — Донал взглянул на Ризи с тоской по невидимому. — Но вы-то видите.
— Мой дед обладал магическим зрением, — сухо заметил южанин, — но, увы, вы, жители долины, называли его безумным.
— А у вас рассказывают о войне? — спросил Донал. — Или все онемели, как Барк?
— Немногим больше, — ответил Ризи с серьезным видом, — а я охранял наши пределы, так что не видел ничего. Волшебство тает и принимает странные обличья, но этой земле сопутствует удача. Что говорить? Будь все мы Калли, у нас хватило бы тем для болтовни.
— Смысла в твоих речах еще меньше, чем обычно, — заметил Донал. — А может все это лишь лунный свет. А говорят, что Ши въезжала внутрь стен Кер Велла. Ах, как бы я хотел увидеть ее хоть разок.
— Ну что ж, я видел, — с трудом промолвил Барк слабым голосом.
— И на что она была похожа? — спросил Донал.
— Свет, — ответил Барк. — Как свет, — он передернул плечами, вспомнил о своем эле и прильнул губами к чаше. — Потому-то, мой юный брат, Кер Велл и высится так одиноко, что видел ее не только я. И никто не поет песен, ибо не знают, как слагать их; и может, об этом и не следует трубить, ибо это было ни на что не похоже, как солнце, как луна, только иное. Такое не забывается. Уж я-то не забуду. Сегодня все было иначе. Она была темнее. И это не к добру. С ними все в порядке? Они не испугались?
— Выглядели они довольно бойко, — ответил Ризи. — Если судить по их лицам, они не испугались.
— По-моему, все вы относитесь к этому слишком серьезно, — сказал Донал. — Прошлись по лесу и всего-то; может, они и видели что, но это никак на них не повлияло. По-моему, вы слишком преувеличиваете значение теней.
— Теперь ты понимаешь, почему никто из бывших на войне не говорит о ней? — сказал Барк. — В наше время мало кто во что верит. Да, вы выставляете плошки с молоком, не пропуская ни одного вечера. Я это знаю. Но то, что видел я, не примет таких подношений. Никогда.
— Так что ты видел? — прямо спросил Донал.
Но Барк в который раз покачал лишь головой, отказываясь говорить.
И вдруг началась суматоха, несмотря на поздний час, Мурна, невзирая на сумерки, выбежала за ворота и вернулась, неся связку сучьев. «Моя госпожа хочет свежих ветвей», — так объяснила она, ни словом не упомянув об ожидавшейся гостье — а в замке гостей не было уже более года, с тех пор как заезжал сюда господин Дру со свитой. И в кухне дым шел коромыслом, вбегали и выбегали болтливые пажи, для которых молчать было то же, что выполнять поручения не бегая. «Для стола господина, — говорили они, — и для тех, кто знает толк в еде», что разжигало сердце в ожидании по всему Кер Веллу, от чего текли слюнки и бурчало в животах, ибо из кухни разносились ароматы пекущегося хлеба, запах меда и доброго масла, оттуда выносили пироги и лучшие ветчины и колбасы, и олений бок на жаркое. И большие кувшины эля и сидра. И лица блаженно расплывались в предвкушении.