Востроухов сделал выбор — зажмурился и выпил разом половину коктейля.
— Вот за что я его и люблю как брата, княже! — прокомментировал Владимир. — Если решается, то идет до конца… Или хотя бы до полстакана!
— Не куражься, Володимир. — Бус улыбнулся.
— Я привык, — сказал Марлен, прислушиваясь к ощущениям. — Надо же, был полукровкой, стал кровопийцей…
Он грустно ухмыльнулся.
— И я боюсь, что Света меня не примет. Таким.
Допил остатки коктейля и уставился в дно пустого стакана.
— Глупости ты говоришь, Амандилыч. — Князь ткнул его в плечо. — Меня Вера приняла таким, каков я есть. Любовь зла.
— Ответишь за козла! — отшутился Востроухов.
Родоначальник хлопнул в ладоши:
— Ну, к делу.
И они еще раз, теперь сверхподробно, рассказали Бусу, как протекала их странная вылазка. Странно, конечно, но Белояра не расстроило спешное затворничество эльфов. Владимир попытался узнать, почему, но родоначальник отбросил все вопросы, не выдав ни малейшего намека на причины.
Потом князь князей отпустил Марлена домой и велел своему водителю доставить полукровку, куда скажет.
— А что с моим статусом? — вдруг спросил Востроухов, обернувшись.
Белояр посмотрел на него, подняв брови.
— А! Вот ты о чем! Ну, конечно, ты не будешь дружинником. Странные мысли. Князем? Почему бы и нет. Обзаведешься своим гнездом, будешь строить жизнь… Знаешь, Марлен, мы с тобой обязательно встретимся на днях и потолкуем, что делать дальше. И уж можешь не сомневаться, та сумма, которую назвал тебе в начале нашего дела Володимир, будет полностью выплачена. — Бус повернулся к Владимиру. — Завтра же.
— Будет исполнено, княже.
— Спасибо, — сказал полукровка и ушел.
«Счастливый! — Князь вздохнул. — Скоро свидится со своей Светой».
— Тебе тоже пора к Вере, — произнес родоначальник. — Я удивляюсь, почему ты не заглянул к ней, когда очутился дома.
— Тут, княже, тонкий вопрос, — произнес Владимир. — Достоин ли я ее? Что-то не уверен… А когда мы с Марленом были там, в том странно закольцованном месте, я почти поверил, что я…
— Бог, — закончил эту мысль князь князей, кивая. — А несколько дней тому назад, помнится, и вовсе в бога не верил. И вдруг поверил, да не в кого-нибудь, а в себя!
Родоначальник едва ли не смеялся, князь тоже улыбнулся, потирая макушку ладонью.
— А раз ты бог, в чём я всё ж таки сомневаюсь, — продолжил Бус, внезапно посерьезнев, — то ты должен, по идее, совершать несвойственные простым смертным поступки. Коль ты хоть сколько-нибудь к нему приблизился, пожелай очутиться перед своей Верой, и будь.
— То есть?!
— Вспомни, ты мне рассказывал: в моменты близости с ней видел миропорядок иначе, ощущал, что можешь перейти хоть к эльфам, хоть еще куда. Было?
— Было.
— А теперь вызови в себе это чувство и иди к ней.
Владимир таращился в сощуренные глаза Белояра. Похоже, родоначальник начинал слегка яриться. Или это было иное чувство. Может быть, азарт? Высшее вдохновение?
— Вот так вот просто? — переспросил князь. — «Встань и иди»?
— Ещё проще — «сядь и очутись». Вшивые ящерицы могут менять или расширять что-то там свое! Чем ты хуже?
Всё-таки Бус умел воспламенять, или, как говорят психиатры, индуцировать. Оторвавшись от безумных огоньков, пылавших в глазах родоначальника, Владимир зажмурился и попытался. Вселенная вновь распустилась бесконечно прекрасным цветком перед его внутренним взором. Где-то, на одном из лепестков жила его любовь. Он вызвал в памяти ее образ и тут же ринулся сквозь бесконечную пляску частиц и волн к ней, к ней, к ней!!!
— Вот! — услышал Владимир стремительно удаляющийся возглас торжествующего князя князей и распахнул глаза.
И одновременно с этим ощутил действие силы тяжести — кресла под его задом уже не было, а гравитацию он забыл отменить.
Владимир шлёпнулся на кафель ванной комнаты. Прямо перед ним стоял унитаз, а на унитазе, поддерживая трусики, сидела Вера.
— Ну, здравствуй, князь ты мой прекрасный, — сказала она, стыдливо улыбаясь. — Не так я представляла себе наше свидание.
— Ох, елки зеленые! — Он ощущал, как запылали его щеки, что для упыря, собственно, нехарактерно. — Я так соскучился, Вер…
Она рассмеялась.
— Очень романтично.
Глава 43. Яша. Охота пуще неволи
Мой переход в родное измерение был драматичен и зубодробителен, притом в буквальном смысле. Летя рыбкой сквозь время-пространство, я натурализовался напротив странного каплевидного объекта, гладкого и серебристого, притом отполированного с истинно маниакальной любовью к зеркальности.