— Ваши, ваши. В машине — запись. Документики давайте и пойдем кино смотреть. С вашим участием. «Спиди-гощик», гы-гы.
Вот тебе и подчеркнуто неспешно доехал. Чертова дурь!
Марлен посмотрел в маленькие глаза гибедедешника.
«Сколько зарядить? Наверное, десятку. Пассажир из интеллигенции», — прозвучала мысль гайца в голове Востроухова.
— Нет, десятку я тебе не дам, — возмутился Марлен и только потом понял, что оспорил невысказанную пока цену.
Гибедедешник раскрыл рот и захлопал глазками.
Ну, раз уж чтение мыслей пока никуда не делось, есть вероятность, что и нажим должен получиться.
— Что-то с прибором, не мог же я лететь с такой бешеной скоростью. — Это был не вопрос, а утверждение, и гаец неуверенно закивал, а Марлен продолжил: — Я известный артист и режиссер. Вот чего бы ты действительно хотел, так это взять у меня автограф, пока я не уехал.
Гибедедешник расцвел: только что ему было тревожно, ведь хотелось что-то взять, кажется, деньги, но выяснилось — автограф! Точно, это же артист какой-то или режиссер, очень знакомое лицо…
— Это ведь вы, да? — робко спросил гибедедешник.
— Конечно.
— А дайте автограф, пожалуйста…
Он порылся в карманах, роняя то жезл, то радар, и протянул Востроухову фотографию. На фото был сам гаец, только в гражданском, а также мясистая дамочка, видимо, жена блюстителя, и юный фанат фастфуда, очевидно, сын их совместных ошибок трудных.
Марлен достал ручку и перевернул фото.
— Как вас зовут?
— Леша. — Гибедедешник расплылся в улыбке.
«Борцу за безопасность движения Алексею от Марлена Хуциева. Serve and protect, дорогой Леша!» — размашисто начертал Востроухов и отдал фотографию борцу.
Тот взял под козырек.
— Доброй вам дороги!
— Спасибо, и вам удачи, — ответил Востроухов и аккуратно стартовал.
Теперь он следил за спидометром, удерживая стрелку в районе пятидесяти километров в час. Как же медленно уплывал вдаль счастливый гибедедешник!..
Нет-нет, думал Марлен, в таком особом состоянии никак нельзя к Свете. Лезть в ее голову — кощунство! Это нечестно. Разве что, дать ей каплю моего «отварчика».. Тоже гнилой вариант. Надо дождаться, пока отпустит. И на будущее снизить концентрацию.
Он остановил BMW в одном из парковочных карманов, достал мобильный, набрал домашний номер.
— Ага, lupus in fabula! — обрадовалась Светлана.
Востроухова передернуло: латинская поговорка будто нарочно намекала на представительский пароль-отзыв.
— Ну да, ну да, легок на помине, — проговорил он. — Как прошел день?
— Лучше бы спросил, в чем я. — Света подпустила в голос хрипотцы.
— В чем ты?
— В ванне. И мне, Востроухов, скучно. Мне скучно, бес.
Марлен растер висок свободной рукой.
— Поверь, мне еще скучнее. Но я просто обязан задержаться еще на пару-тройку часиков.
— У тебя есть другая? Я выцарапаю ей глаза. Когтями ног!
— И ради вендетты ты пожертвуешь педикюром? — Он притворился удивленным, казня себя за то, что и со Светланой прибегает к этому своему второму «я», которое остается в лавке, когда первому хреново.
— Не такой уж он и педик, Юра-то. Взревнуй же! — витийствовала она, и Востроухов слышал плеск воды, рассекаемой воинственной дланью.
— Я тебя люблю, — сказал настоящий Марлен и повесил трубку.
Включил радио, откинул спинку кресла, закрыл глаза и стал слушать.
Говорило одно безграмотное ничтожество с другим. Оба старались убедить друг друга в том, что более прекрасных и умных людей, чем собеседник, не существует. За каждым пассажем Марлену отчетливо слышалась уверенность ничтожества в своей истинной крутости. Когда эти двое возвели друг другу языками по памятнику нерукотворному церетелевых масштабов, Востроухов не выдержал и переключился на другую станцию. В салон автомобиля плавно и упруго втек лаундж.
«Все мы, как эти два клоуна, — подумалось Марлену. — Только они гротескны в силу своей неизощренности, простоватости этакой. Потому и клоуны. У каждого за душой ни шиша, только статус, урванный у таких же дурилок картонных. Вот прошел я войну, но доблести в этом не вижу. Не с тем я к ней подступился, с чем было бы не стыдно… Дурак по молодости был. А теперь, выходит, стал дурак постарше. Служу менеджером игрового салона для эльфов. Пожалуйте в мой мир стратегии разворачивать. Один развернул — тысячи людей без денег остались. Еле успел домой сбежать. Другой убивать стал… А я их, подлюка, покрываю. Знаю об этом и десятилетиями продолжаю служить и защищать».
Остановив приступ самобичевания, Востроухов стал думать о Светлане — персональном луче света в его темном царстве.