И как он в таком виде предстанет перед Светой?
Его разум почему-то не брал смерть в серьезный расчет, что слегка удивляло и успокаивало. За поворотом предыдущей мысли о Светлане вдруг оказались чертоги самокритики: Марлену стало чрезвычайно ясно, что он — обрюзгший неопределенного возраста и мутных жизненных установок хрен, который протянул больше сотни лет, так ни черта не поняв, ничего не создав, и, увы, кроме одной великодушной девушки, никому он не нужен.
Полукровка услышал шаги, да только веки стали словно чугунные.
Кто-то наклонился над ним. Дотронулся до шеи, ища пульс.
Знакомый голос прозвучал тихо:
— Жив, поганец.
Оба слова не вызвали у Марлена никакого протеста. Всё по делу.
Правда, с первым ситуация, похоже, балансировала на грани офсайда.
Глава 34. Яша. Ни тебе аванса, ни пивной
— Ну-с, превозмогли нашествие любви? — спросил Ярополк Велимирович, развалившись в кресле.
Вид шефа свидетельствовал о максимальной расслабленности и склонности к ничегонеделанью.
— Так точно, — отрапортовал я, а Сонечка потупила глазки.
Она такая стеснительная, моя богиня…
— Видел вас в новостях, — заявил Оборонилов, кивая на телевизор, стоящий в глубине кабинета. — Точнее, не вас, а пламя страсти. Ребята, вы, как это сейчас модно говорить, отожгли.
Похоже, шефу понравилось вгонять Соню в краску — с каждым новым замечанием любовь моей жизни смущалась всё сильнее и сильнее.
— Ладно, рад за вас, — смилостивился наставник. — И рад, что вернулись, не спалив чего-нибудь посерьезнее кучи песка. Отдыхайте…
Мы направились к выходу из кабинета.
— А вас, «умный игрень», я попрошу остаться, — с мюллеровской интонацией прибавил Ярополк Велимирович.
Он указал мне на стул. Я сел.
— Значит, вот что, — шеф сменил расслабленную позу на деловую, весь подобрался, оперся локтями на стол. — Зангези накануне доложил о готовности Разоряхера к последнему рывку. Изворотливый клоп этот Разоряхер… Идеальный параноик. Полнейший. Поэтому даже непосредственно из мыслей наш комбинизомби мало что выловил. В этот раз у клопов есть скрытая группа поддержки. Учел Иуда итоги нашей прошлой встречи…
— А что было? — невинно спросил я.
— Игра была равна, играли два говна, как говорят местные футбольные болельщики, Яша. — Настроение шефа явно упало. — Коротко говоря, не охота, а позорище. Взорвать пришлось их, иначе не доставали. А этот паразит выползти успел.
Я помимо воли испытал страшнейшее разочарование и даже отвращение: настолько бесславной является развязка со взрывом. Это противоестественный, оскорбительный вариант. С точки зрения эстетики. С точки зрения высшей цели нашей охоты. Невозможный, наидурнейший исход.
— Если тебя стошнит, я пойму, — сказал Ярополк Велимирович.
— Я нормально, — заверил я, превозмогая праведную судорогу.
— В общем, день-два. Продержишься?
Конечно же, имелась в виду наша страсть с Соней. Вылезавры любят друг друга около месяца с перерывами по два-три дня. Такова уж наша природа. Брачный период.
— Да, охота отмобилизует, — искренне ответил я.
— А ее?
— А Соню я отмобилизую. Мы же возьмем ее с собой?
— Яша. — Оборонилов пристально посмотрел в мои глаза. — Если ты, именно ты, уверен, что ей надо с нами, и если она согласится, то возьмем.
Я пошел в комнату Сони. Моя красавица не совсем поняла, куда я ее зову.
— Понимаешь, — взялся за объяснения я. — Охота — это высшая месть клопам за их вероломное вмешательство в жизнь нашей цивилизации. Возмездие за раскол нашего рода. И одновременно — избавление местных от заражения этой пакостью. Ты же на собственной шкуре знаешь, что они сделали с теми, кто остался в их власти.
— Я беспокоюсь за тебя, — прошептала Соня. — Это опасно?
— Ну, риск есть. Но я не буду рисковать тобой, янтарная моя! — Я потерся щекой о ее щечку. — Хочешь, ты присоединишься к нам в финале, когда всё будет решено, и капкан захлопнется?
— Почему сейчас?
— Их клопоматка вот-вот разродится. Мы не должны ей этого позволить. Иначе землян ждет участь, куда хуже нашей. Здесь слишком неразвита наука, у них нет своего Легендариуса.
Глазки моей Венеры заблестели. Сочувствие! Милосердие! Я прижался к ней еще сильнее, потому что обожал ее в тот момент невыразимо.
— Я подумаю, ладно? — робко пролепетала она.
— Конечно!
Я покинул ее комнату, паря, словно космонавт в невесомости. Хотелось сочинять стихи, музыку, выращивать прекрасные цветы и сдать кровь — в общем, творить добро.