А ведь плюющие даже не замечают за собой этот спонтанный плевок.
Или вот еще забавный условный рефлекс: молодые и взрослые самки непременно прячутся за угол, чтобы перекурить. Что гонит ваших самок в подворотню? Стыд? Нет. Контур безопасности! В школе наказывали за курение, приходилось прятаться. Причина давно исчезла, как ты ни молодись, а инстинкт остался.
А вот Света — другое дело. Она, я видел, вплотную подошла к умению работать с контекстами. Может быть, вы стоите на пороге качественного эволюционного скачка, кто знает?..
Таким исследовательским мыслям я предавался, рассеянно бредя по людным улицам Москвы. И тут меня дернули за локоть, а в бок ткнулось нечто металлическое и опасное.
Я мгновенно расширил контекст и выскользнул из захвата, разворачиваясь к нападающему. Старушка Нагасима Хиросаки. С ножичком.
Значит, со мной готовы побеседовать клопоидолы.
Я вернулся в актуальную реальность, взяв дистанцию в пару метров.
— Привет, Нагасима.
— Не люблю, когда вы так делаете. — На фальш-лице богомолихи проступило необычайное отвращение.
Умеет создать образ, даже завидно.
— Драться не буду, — сказал я. — Да и ты поговорить хочешь, иначе проткнула бы давно.
— Да, ты беспечен. Теряешь мое уважение.
Она мотнула головой в сторону дороги, где стоял «Геленваген». За рулем сидел Хай Вэй.
— Прокатимся, — бесцветным голосом сказала Нагасима. — У хозяина есть к тебе дело.
Клюнули, рыбоньки вы мои!
Я сел в тачку. Мы выехали на МКАД и, то и дело тычась в пробки, сгинули на Рублевском шоссе. Клопоидолы любят жить со вкусом.
Коттедж внушал уже забором. За ним тоже всё было выше критики — три этажа, парк, лужайка, дорожки, фонтан…
Я старался унять нервы — готовился ко второму акту спектакля. Песец был близок, как никогда.
Меня проводили в гостиную. Хай Вэй и Нагасима встали чуть сзади.
Ту Хэл зашел с пневмошприцем. Молча ввалил мне в плечо дозу какого-то препарата. Встал поодаль.
Почти сразу из бокового входа стремительно вкатился на кривых ножках Иуда Каинович Разоряхер, разодетый, словно старый адвокат.
Он сел на красный диван и в свойственной ему развязной манере сказал:
— Значит, весь вздор можешь засунуть себе под хвост, зеленый. Я всё знаю о вашем с Оборониловым плане. Где передатчик?
Ну, всё, песец… Неужели предательство?!
Я справился с глобальным обалдением. Решил, что надо делать ноги. Расширил контекст…
Но контекст почему-то не расширился.
Ту Хэл помахал мне пневмошприцем.
Вот теперь точно он — песец в полный рост.
Глава 12. Князь Владимир. Репортаж с башкой на шее
Легко представить себе двух шахматистов, сосредоточенных на важнейшей партии: они не замечают ничего вокруг — ни шума, ни времени; их мир замкнут в пределы, не далеко выступающие от краев шахматной доски. Потом нужно мысленно убрать, растворить эту самую доску, и получатся князь Владимир и Марлен, сидящие в кафе и ведущие сложнейшую игру.
— Говорю прямо, и давай на ты, — думает полукровка. — Я подобрал кое-какой состав веществ, позволяющий быть с тобой на равных.
— Вижу, — признает упырь, он пытается разорвать неестественно крепкий контакт, но лишь глубже увязает в мыслях противника.
— Не старайся. С нами — психоделик и чуть-чуть эльфийского транспортного наркотика.
Владимир смотрит на собеседника, ему кажется, что тот становится полупрозрачным.
— Да, ну, это глюки, — говорит князь, хмурясь и тряся головой, внутри что-то мелодично звенит.
— Заказывать будете что-нибудь?.. Ваш друг уже пришел!.. — доносится голос откуда-то издалека, из-за дальних рубежей воображаемой шахматной доски.
С огромным трудом князь делает заказ.
— Только не кричи так больше, — просит Марлен и общается с официантом.
Упырю не нравится, что полукровка не потерялся, не замкнулся в странных границах, как произошло с ним, с Владимиром. Как бы проклятый полуэльф не стал единственным связующим звеном между ним и миром.
Белое пятно рубашки официанта растворяется в полумраке кафе, оставляя после себя тающий шлейф.
— Не бойся, — говорит полукровка. — Это пройдет, правда, не уверен, что быстро. Я готов с вами работать, но я не хочу, чтобы меня держали за дурачка.
— Мы не держим тебя за дурачка. — Владимир прижимает ладонь к груди, роняя по пути подставку с салфетками. — Мы не разменяем тебя, я это гарантирую.