— Наверное.
— Да не мучай ты себя, пустое. До тебя кто был? Колядой его переиначили. В честь ромейских календ. И что осталось? Ни имени, ни памяти о его подлинной жизни. Так, праздник глупый с козой, да и тот забыт. А прошло меньше двух с половиной тысяч лет…
Рожаница вдруг остановила веретено, и стало тихо до боли, до желания хлопать в ладоши и говорить, но Бус ничего не мог сделать, только безотрывно смотрел на замершее пламя лучины.
Сколько продолжалось это времястояние, князь князей не ведал. Рожаница, очевидно, отдохнула, и всё снова зазвучало, задвигалось.
Веретено тихо поет, ритмично подскакивая с громоподобным стуком. Дыхание Рожаницы задает ровный такт пению и стуку. Хрустит-потрескивает лучина. Тени и те, кажется, шуршат по бревенчатым стенам.
Иногда просто слышать — уже наслаждение.
— Да ты любомудр, князь, — подтрунивает Рожаница. — Сказывай, зачем пожаловал. Отвечу на вопрос и поди уже, негоже мне с тобой подолгу шушукаться. Взревнует еще, сам знаешь, кто.
Она смеется, словно колокольчик звенит. Непременно серебряный, так всегда говорят, сколько себя помнит Бус.
— Я не знаю, зачем… Глупо, конечно… — Были бы у него руки, он развел бы ими, но и тут не потрафило.
— Вот те и шишки-потешки! — изумляется она. — Сколь прожил, а мудрости мужской своей не прижил.
— Вот и скажи, зачем я пришел! — раздраженно говорит Бус.
— Хороший вопрос, — неожиданно серьезно отвечает Рожаница. — К родне потянуло, не иначе. Чувствуешь, что время твое кончается. Готов передать власть?
Князь князей вспоминает, как совсем недавно с холодным интересом ждал, обезглавят его или нет, и признает:
— Готов, давно уже готов.
— Ну, а кто следующий? Владимир?
— Хорошо бы и Владимир, — соглашается Бус, думая о плененном молодом князе как о сыне.
— Ну и добро. — Голос божественной прабабки успокаивает и затихает, чтобы в уши упыря вонзился басовый крик:
— Княже, Бранислав тебя требует!
И в ладони появляется прохладный камень, то есть мобильник, конечно. Мобильник, да…
Глава 28. Владимир. Боевые галлюцинации
Эльф, стоявший в дверном проеме, напомнил князю американского героя боевиков — вьющиеся космы прихвачены лентой, обвязанной вокруг головы, глаза грустны, будто у невыгулянного бассета, сам здоров, как бык, гол по пояс, и автомат в мускулистых руках. Рэмбо, блин, в Афганистане.
Владимир успел вспомнить сожаление, которое испытывали упыри в связи с авантюрой, в которую Союз ловко втянули друзья и враги, но отбросил праздные мысли и быстро зашагал навстречу здоровяку.
Тот медленно стал вскидывать автомат, точнее, скорость его была нормальной, просто упырь перешел в боевой режим, и время стало растягиваться.
Ствол неотвратимо поворачивался к Владимиру, а на лице эльфийского Рэмбо неторопливо отображалась гримаса удивления. И всё замедлялось, замедлялось, замедлялось…
Эта неспешность мимики и жеста, а также контраст между темнотой склада и светом коридора делали действительность нереальной, и князь надеялся, что так действует проглоченный транспортный наркотик.
Рука со сжатым кулаком уже начала путь замаха, оставалось сделать всего пару шагов и сокрушить эльфа, когда заговорил автомат. Огонь вырывался медленно, пули вытекали, лениво вращаясь… Владимир инстинктивно прянул в сторону.
То есть, его мозг отдал такой приказ телу.
Но тело не послушалось.
Оно застыло, и пули деловым караваном потекли прямо к груди князя.
Разум паниковал, снова и снова посылая сигналы остекленевшим мышцам.
Первая пуля уперлась в кожу…
Дверной проем, в котором стоял враг, резко надвинулся на упыря, а затем еще быстрее отдалился, окрашиваясь в черное и красное.
Перед глазами полыхнула вспышка, словно кто-то сфотографировал Владимира, и он вдруг резко завалился на бок, избегая встречи с автоматной очередью.
Влепился со всей дури в деревянный пол, покрытый тонким ковриком. Бухнулся от души — звук был что надо. Руку, бедро и бок обожгло болью, Владимир усилием воли загнал ее под спуд.
Схватился за грудь. Дырок нет. Отлично.
Попробовал осмотреться, борясь с водоворотом линий и точек, мечущихся в глазах.
День, окно близко, пол чистый… Перед самым лицом обнаружился торец кровати. Владимир приподнялся, чтобы оглядеться получше. В постели кто-то лежал и не шевелился. Дыхания не было слышно. Зато зудел какой-то прибор, вероятно, медицинский.