— Зангези, стреляй в сволочь! — буквально просвистел Ярополк.
Владимир тут же переместился так, чтобы типчик с хреновиной оказался за спиной ящера, и припустил к забору.
Сиганул, не оглядываясь.
Приземлился в какие-то кусты, продрался сквозь них, удивляясь, что так и не получил заряд в задницу. Князь ведь не знал о пацифизме Зангези, а когда из приемной до внутреннего двора добежала воинственная Скипидарья, упыря уж и след простыл.
Он бежал через ухоженные участки, прыгая через заборы и ожидая погоню. Никто в хвост не пристроился.
По пути пришлось вырубить одного охранника и свернуть шею злобному доберману.
Наконец, Владимир почувствовал себя вымотанным. Он свернул в первый попавшийся коттедж и, взобравшись в открытое окно, нашел там одежду, кров и отдых в обществе одного известного модельера, чьи похороны через три дня затмили все похожие мероприятия столицы, кои имели место в течение последних лет.
А всё потому, что творческий человек неверно истолковал костюм случайного симпатичного гостя.
Упыри очень не любят гомосексуалистов. Здесь Амандил попал пальцем в небо.
Глава 29. Зангези. Грани мнемокристалла
Самоидентификация.
Я — Зангези Абабанга.
Я всё еще помощник ссиссов и русский поэт.
Мне не до дневника, я безбожно пропустил несколько записей, и уже ощущаю, что трагически неправ — в эти дни надо держаться за мнемокристалл так крепко, как держится утопающий за спасательный круг.
Когда вернулся юный Яша, я был самым счастливым существом вселенной, ибо ощущал ответственность за судьбу молодого сисса, пусть косвенную, ведь не я посадил одну хапуговку на себя, а вторую велел отнести клопу.
Но связь!
Это родственные узы, особо крепко стягивающие твою шею в момент, когда узнаёшь: твой брат идет на смерть, а ты будешь пользоваться благом, которое эта смерть купит!
Роль Разоряхера — одно из самых великолепных переживаний, которых я удостаивался в жизни.
Я люблю этого усталого мерзавца и хочу ему помочь, ибо он похож на местный деревянный дом, внутри которого всё выгорело во время пожара, и лишь какое-то необъяснимое здравым смыслом хрупкое равновесие удерживает всю конструкцию целой, но толкни — и рассыплется, рассыплется…
Божественные русские слова!
Вас повторяя, я словно лакомлюсь самыми прекрасными сладостями этого мира, а иной раз вы горчите, будто страшный яд, подсыпанный другом-предателем, но никогда-никогда-никогда вы не имели еще вкуса жвачки, которую жевали три часа, никогда вы не вызывали изжогу, как беляш, купленный у пухлой полупьяной торговки…
Слова, слова…
То рычат утробным рокотом, то еле заметно ласкают нежное нёбо, то злыми зубами вгрызаются во что-то важное.
Если бы каждый знал силу слов, если бы экономил эти божественные патроны…
А я?
Разве я не проливаю трижды в день семя слов на неплодородную землю?
На камень, коим является мнемокристалл?
Запакую ли его в капсулу и оставлю на какой-нибудь орбите, дабы когда-нибудь новый Гагарин пока неведомой нам цивилизации подхватил его, спустил собратьям своим, а те, увы, ничего бы не поняли, ибо мнемозапись будет ими открыта только через полсотни поколений, и кристалл станет украшением в чьей-нибудь частной коллекции?..
Соберу ли примитивное расшифровывающее устройство и перед тем, как покинуть эту удивительную планету, подкину вместе с мнемокристаллом какому-нибудь впечатлительному землянину?..
Или разобью, как уже неоднократно случалось в чреде моих театральных перерождений?
Не знаю.
Мчится пылинка в космосе, думает пылинка, что хоть что-то да имеет значение.
Надо будет написать об этом стихотворение срамного свойства.
Ибо Разоряхер тянет вожжи моего ума, направляя бег мысли на темные поля порока.
Юный сисс спит, Оборонилов читает какую-то сиюминутную беллетристику, Скипидарья наводит красоту, перед которой должны седеть убийцы, Эбонитий наверняка крутит гайки, — рутинное утро.
Если бы не создание, которое прибыло вместе с Яшей!
Я хочу ее, я хочу ее, звезды небесные, как же я ее хочу!!!
Мало восклицательных знаков.
Ах, я порочная пылинка, застрявшая в лапте всевышнего!
Но Соня — она Мармеладова наших дней, государи мои!