Единственно, нельзя посмотреть, что на противоположной стороне.
Продолжив обрабатывать крышу, Марлен зацепил еще одного эльфа, остальные успели скрыться в люке. Он прекратил стрельбу, слушая приглушенные выстрелы, раздающиеся в здании, и разглядывая длинноволосую голову, оторванную кем-то из нападавших. А может, кто-нибудь пустил в ход кухонный тесак. Далековато, не виден характер раны… Страшные у него соратники.
Вскоре стрельба стихла. Хлопнуло еще пару раз — очевидно, кого-то добивали. Выждав минуту и уговорив себя, что раненому скорая помощь не нужна, на то он и упырь, Марлен встал и направился с пригорка к «институту наркоты и путешествий». Шел осторожно, держа автомат наизготовку, мало ли, вылезет кто с острыми ушами.
Было неестественно тихо. «Как в кино перед бомбардировкой», — подумалось полукровке.
Когда до здания оставалось метров пятьдесят, оно вдруг взорвалось, будто склад взрывчатки!
Марлена смело с ног, оглушило, опалило, засыпало землей и камешками. Он лишь успел прикрыть лицо руками.
Сел, слушая звон в ушах. Сквозь этот звон пробивался далекий-далекий крик — истошный, смертельный вопль боли. Марлен вгляделся, и в клубах дыма и пыли проявился горящий силуэт. Мстислав, хромая и падая, метался, охваченный огнем.
— Что же это… Кто… Простите… ребятки… — шептал полукровка, нащупывая вокруг себя автомат.
Наконец, рука ощутила металл. Востроухов худо-бедно прицелился, метясь Мстиславу в голову, и спустил курок.
Человек-факел рухнул, словно фигурка в тире, и больше не шевельнулся.
Марлен выронил автомат и упал навзничь, то ли плача, то ли смесь, — он сам не мог понять, да и не пытался.
Какое-то время черные клубы дыма закрывали небосвод, а затем стало проглядывать голубое. Где-то высоко плыли чистые белые облака, и Востроухов зацепился за символику, стал прибиваться к какой-то точке сборки потрясенного организма и ума. Слегка кололо в груди, но и эта боль была недостаточной для кристаллизации Марленового «я».
Главным, что мешало прийти в себя, взять себя в руки, очнуться, начать, мать твою, делать хоть что-нибудь, была лень. Вселенская лень. Межреальная и мультиконтекстуальная. Окончательная.
Мысли текли вяло, как застывающий шоколад.
Кто был мне Владимир? Кто был я Владимиру? Наглый упырь укусил разомлевшего полуэльфа. Провел через боль и зуд. Завербовал на ровном месте… Воспользовался умело отголосками ненависти. Но я-то знаю, что моя ненависть кончилась годами ранее… Правда, поздновато узнал. И вот я вернусь один к этому их Бусу Белояру. И всё сойдется как работа полукровки, использованного вслепую. Амандил всё четко рассчитал. Значит, папаша знает меня лучше, чем я предполагал. И лучше, чем я его.
Марлен решил положить вялую руку на грудь, но что-то мешало. Он приподнял голову — ах, как тяжело ему далась это ординарное движение! — и увидел кусок арматуры, торчащий меж ребер, будто так и было…
«Voila une belle morte, — процитировал он Толстовского Наполеона. — От эльфийской гребаной арматуры… Отчего я не Безухов? Или там был Болконский?.. И… Это насквозь или как?»
Проверить не хватало ни сил, ни желания.
Всё, что ему оставалось — доставить тело на родину, прокусив пломбу. Но челюсти тоже не слушались, и он спокойно закрыл глаза, чтобы отдохнуть, хотя не совсем понимал, от каких это трудов.
И как он в таком виде предстанет перед Светой?
Его разум почему-то не брал смерть в серьезный расчет, что слегка удивляло и успокаивало. За поворотом предыдущей мысли о Светлане вдруг оказались чертоги самокритики: Марлену стало чрезвычайно ясно, что он — обрюзгший неопределенного возраста и мутных жизненных установок хрен, который протянул больше сотни лет, так ни черта не поняв, ничего не создав, и, увы, кроме одной великодушной девушки, никому он не нужен.
Полукровка услышал шаги, да только веки стали словно чугунные.
Кто-то наклонился над ним. Дотронулся до шеи, ища пульс.
Знакомый голос прозвучал тихо:
— Жив, поганец.
Оба слова не вызвали у Марлена никакого протеста. Всё по делу.
Правда, с первым ситуация, похоже, балансировала на грани офсайда.
Глава 34. Яша. Ни тебе аванса, ни пивной
— Ну-с, превозмогли нашествие любви? — спросил Ярополк Велимирович, развалившись в кресле.