— Неплохо для дикой твари, — сказал он.
Он ударил закованным в броню локтем в шею зверолюда, раздавив оскверненному Хаосом созданию дыхательное горло. Враг уронил топор и схватился за шею. Тулларис не спеша повернулся, вонзил драйх в пропитанную кровью землю и вытянул из ножен на поясе кинжал. Пока зверолюд хрипел и задыхался, Палач точными и неторопливыми взмахами вырезал у него на груди руну Кхаина. Хаосит посмотрел на него, и Тулларис задумался, как такие создания, обладающие лишь зачатками разума, могут представлять опасность для земель людей. Слабые низшие расы были действительно жалки.
— Тебе невдомек, почему я это делаю, зверь, — сказал он. Он осознавал, что монстр его не поймет, но все же ритуал требовалось соблюдать. — Если бы ты был эльфом, я бы воспользовался Первым Драйхом, чтобы лишить тебя жизни. Но ты недостоин этого меча — первого из тех, что благословил сам Кхаин, когда был основан мой орден.
Он начертал последнюю линию. Выступившая на груди зверолюда кровь образовала священный сигил. Он вытер кинжал о грязную шкуру задыхавшегося воина, вернул его в ножны и наклонился к чудовищу поближе.
— Да, ты недостоин драйха, дикарь, но я все равно позабочусь о том, чтобы твоя душа, какова бы она ни была, не попала к твоим темным хозяевам. Это клеймо указывает на то, что ты принадлежишь Кхаину. И когда ты умрешь, то отправишься к нему, а не к тем Губительным Силам, которым поклоняешься. Вряд ли ты понимаешь, какая честь тебе оказывается и сколь мало ты ее заслуживаешь.
Зверолюд отчаянно цеплялся мохнатыми руками за нагрудник Туллариса. Темный эльф не мешал варвару — тот уже не мог ему ничего сделать. Затем глаза зверолюда погасли.
— Лорд Кхаин, — прошептал Тулларис, — я посылаю тебе эту скудную жертву, первую из многих в твою ночь, Ночь Смерти. Пусть она станет символом соглашения между мной и тобой, и уступи мне свою силу. Пусть все убийства, что я совершу этой ночью, будут во имя твое и во славу твою.
Конечно, Тулларис находится в гуще сражения. Я ощущала бы гордость, если бы такого рода чувство не являло собой слабость. Он ближе ко мне, чем любое другое живое существо, но я не испытываю к нему ничего. Он полезен, он оружие — и только. И все же… Лишь в такие времена, как сейчас, когда я наиболее уязвима, я позволяю себе признать, что нуждаюсь в нем. Он единственный друкай, которому я могу вверить свою защиту. Я знаю, что он предан Кхаину. Он слышит голос нашего господа и действует по его умыслу. Хотела бы я сказать то же про себя. В конце концов, все, что я делаю, я делаю ради себя. Да, это приносит славу Тому, Чьи Руки В Крови, ведь убийство священно для него. Но я умерщвляю, потому что наслаждаюсь этим. Резать плоть, слышать смертную муку в голосе, смотреть, как душа покидает бренное тело, — все подобное доставляет мне удовольствие. Смерть — моя жизнь, и то же самое справедливо для Туллариса.
Тулларис выпрямился, вытащил Первый Драйх из земли и огляделся в поисках новой жертвы. Вокруг него варвары и зверолюды бродили по освещенным пожарами улицам, вступая в столкновения с небольшими группами друкаев.
Когда враг вошел в город, полномасштабная битва раскололась на множество мелких стычек. Отряды захватчиков прятались среди огня и развалин. В последующие недели ведьмы культа Кхаина тысячу раз подтвердили свою полезность — благодаря самодостаточности в бою и неутолимой жажде крови этих безжалостных дев-воительниц такие мелкие столкновения оказались для них естественной средой.
Палачи же Туллариса, хотя и не менее искусные в убийствах, с трудом приспосабливались к подобному принципу ведения войны. Палачи лучше всех друкаев умели сражаться плечом к плечу с собратьями. Тысячелетиями Тулларис выковывал из них сплоченную дружину, учил биться в едином строю и полагаться на смертоносные навыки товарищей как на свои собственные. Им понадобилось время, чтобы привыкнуть к тои партизанской тактике, какой требовали обстоятельства.
У самого Герольда не возникло таких трудностей. Он всегда был один, не доверяя никому из друкаев, — его положение в иерархии культа не допускало этого. Он даже ей не совсем доверял.
Хеллеброн. Он служил ей, сколько себя помнил, — с самой первой Ночи Смерти. Тогда Кхаин впервые заговорил с ним, и Тулларис отнял первую жизнь. Его жизнью стала Хеллеброн. Его любовницей, его госпожой, его королевой. Ему было горько, что сейчас, в пору великой нужды, когда ее город объят огнем и захвачен врагами, она не сражается на его улицах и не проливает кровь во имя Кхаина. Он взглянул на шпиль ее башни — высочайшую точку города, видимую отовсюду. Таким образом подчеркивалось, что каждый эльф в Хар Ганете находится под надзором Хеллеброн и в ее власти. Тулларис гадал, наблюдает ли она за ним. Наслаждается ли той славой, какую он принес культу и господу?