Я иду к двери, и удары сердца учащаются, гулко отдаваясь в груди. Ноги ноют, кости скрипят, все тело охвачено болью. Мне необходимо вернуть себе силы. Эта физическая слабость нестерпима. Мои сапоги громко стучат по каменному полу. Звук привлекает внимание стражников. Они поворачиваются ко мне.
— Вы желаете пройти к святилищу, госпожа? — спрашивает один из них.
Я не знаю, как его зовут. Я никогда не снисходила до того, чтобы запоминать имена Палачей Туллариса.
— Я желаю, чтобы вы нашли лорда Туллариса, — говорю я ему.
Мой голос — слабый шепот. Так шелестит сгорающая в огне бумага. Двое стражей переглядываются.
— Это… это может занять некоторое время, госпожа, — отвечает второй. — И наш лорд будет крайне недоволен, если мы оставим вас без защиты.
Во мне вспыхивает гнев и — пусть всего на мгновение — сжигает наполняющую меня боль и слабость.
— Ты думаешь, я настолько хилая и дряхлая, что не способна себя защитить? — спрашиваю я, и Палач отшатывается от меня, как будто я его ударила.
Даже когда я в нынешнем состоянии, они чувствуют мою ярость. Я Невеста Кхаина, и лучше мне не перечить. Ничто во мне не содрогнется, если я прикажу содрать с этих эльфов кожу живьем и застелить ею мою постель.
— Нет, госпожа, я…
— Лорд Тулларис будет недоволен еще больше, когда узнает, что вы не проявили верности культу и Кхаину, — со значением говорю я. — И не забывай: твои господин — мой избранный воин. Он подчиняется мне.
Палач сразу понял, о чем идет речь. Уже не однажды Первый Драйх забирал жизнь воинов Туллариса по моему приказу. Он поспешно кивает и догоняет товарища, который уже направляется к выходу из зала. Медленно и мучительно я повторяю их путь. Прошло очень много времени — не знаю, сколько именно, но тени на полу стали гораздо длиннее и чернее, — пока я миновала все залы и переходы и спустилась по бесконечной спиральной лестнице.
Плавным движением Тулларис вытащил кинжал и метнул его в горло одного из наблюдавших за поединком воинов. Кинжал еще летел, вращаясь в воздухе, когда Палач рванулся к варвару. Клинок вонзился в оскверненную плоть северянина. Не успел тот осесть на землю, а эльф уже вытаскивал массивный меч из меховых ножен у варвара на поясе. Мгновенно развернувшись, он отразил удар топора красного воина. На возвратном движении меча он направил иззубренное лезвие в рукоять топора и перерубил ее. Северянин отшатнулся, и Тулларис продолжил атаковать. Боковым зрением он успел заметить движение и парировал удар воина с третьим глазом во лбу. Взревев в приступе кровожадной радости, он вонзил меч в глотку трехглазого варвара и вывел оружие в сторону, вскрыв боковую часть его шеи.
Воин один миг еще стоял — кровь фонтаном била из смертельной раны, — затем беззвучно упал лицом в грязь. Тулларис отбросил меч в сторону и подхватил с земли алебарду, которой был вооружен трехглазый воин. Уклонившись от меча еще одного северянина, он прыгнул вперед, замахиваясь алебардой для вертикального удара.
— За Кхаина! — выкрикнул Герольд и опустил алебарду на голову красного воителя, разрубив его череп надвое.
Воин Хаоса грянулся оземь, и его доспехи истлели и распались. Освобожденный Первый Драйх соскользнул в грязь. Тулларис поднял его и повернулся, чтобы встретить атаку шести оставшихся варваров. Один из них, вооруженный двумя булавами, бросился на него. Прочие пока держались за спиной товарища, подняв щиты и взяв оружие на изготовку.
Схватка превращалась в занятное развлечение.
Я направляюсь к длинному, частично открытому вечернему небу залу для собраний. Через него надо пройти, чтобы попасть в тронный зал, позади которого — в самом сердце моего дворца — расположено святилище Кхаина. Оно находится на месте великой значимости: здесь впервые в Наггароте была пролита кровь. Поэтому святилище и возвели тут, и поэтому Хар Ганет вырос вокруг него. Мой город, посвященный убийству во всех смыслах слова.
Я запинаюсь, выставив вперед левую руку, чтобы смягчить падение. Это ошибка. Что-то хрустит в запястье, и я проклинаю собственную глупость. На меня накатывает волна боли, и я прижимаю руку к груди, баюкая ее. Я выгляжу жалко, но тут уже ничего не поделаешь.
Только потом сквозь туман в глазах я вижу, обо что запнулась. Это одна из моих споспешетельниц. Ее имя Юлианет, и она служила мне больше трех столетий. Она лицезрела меня и во всей славе, и в полном бессилии. Она испытывала на себе мою ярость и мою похоть. Она делила со мной постель чаще, чем спала одна. Теперь она мертва, и черты ее выражают боль — ужасную муку, какую я наблюдала на лицах бесчисленных жертв моей немилости.