— Рета, рета! — в конце концов, не выдержал мужик. — Феир-то, ша-эс, ремаль-ни…
За этим последовало ещё несколько адресованных москвичам слов, явно не содержащих в их адрес ничего лестного. Обойдя лошадь кругом, хмурый подросток присел на корточки, выхватив из ножен широкий нож. Надя вскрикнула.
— Атни путаси-та… — объяснил мужик. — Ша-эс латира-та…
Из-под подковы вылетел крошечный камушек — поднявшись, хмурый подросток небрежно вбросил нож в ножны. Потянувшаяся в поисках лакомства Фру-фру получила по губам — после чего крестьянин и его сын дружно взялись за ремни. Следившие за ними москвичи так и не поняли, в чём тут фокус — просто теперь упряжь сидела на лошади, как влитая. Встав рядом с телегой, мужик легонько ударил Фру-фру по заду вожжами.
— Йо-о! — скомандовал он, слегка причмокнув.
За первым ударом последовал и второй — лошадка легко и быстро пошла, легко потянув за собой телегу, не пытаясь вылезти из хомута и без каких-либо намёков на хромоту. Москвичам не оставалось ничего другого, как снова устроиться на сене. На противоположном берегу реки блеснул солнечный зайчик.
— Эй, дядя!.. Товарищ!.. — дёрнул Володя мужика за рукав. — Апина, или как там тебя! Мда-а, как тебе объяснить-то?.. Бинокль видишь! Как солнце на стёклах блестит, видишь? Так вот, на том берегу…
— Компари-ни, — ответил шагавший рядом с телегой мужик. — Суни ои сагикур, ри париса-но…
— Паршиво, — согласился Володя. — Ч-чёрт, делать-то что? Телега. Понимаешь, вот это — телега. Лошадь. Земля. Небо. Солнце…
Крестьянин долго морщил лоб и тёр виски.
— Кату, — не сразу догадался он. — Ша. Гавир. Гавир-са тари. Соиль росу…
— Мальчики, да это же словарь! — воскликнула Надя. — Берите телефон или записную книжку, записывайте скорее…
— Человек, — продолжал ободрённый первым успехом Володя.
Он показал сначала на себя, Юру и обеих девушек, а затем на крестьянина и ехавшего впереди хмурого подростка. Мужик снова наморщил лоб.
— Ни, — ответил он, показывая на четверых москвичей. — Шайора.
Затем показал на себя и старшего сына.
— Кирина.
— Ничего не понимаю, — ответил Володя. — Мужчина? Женщина?
— Ни, — снова сказал мужик. — Сэ шайора, шайо.
Корявый палец обвёл Володю с Юрой.
— Сэ шайору, шайу, — палец обвёл обеих девушек.
Москвичам показалось, что мужик при этом слегка поклонился.
— Сэ кирина, — крестьянин показал на себя и на старшего сына.
— А сагикур кто такие? — не утерпел Володя.
Мужик рванул на себя поводья.
— Каиэ-а сагикур? — чуть не выкрикнул он. — Сагикур-во?
— Мда-а, ну и народ здесь… — подвёл итог Володя некоторое время спустя. — В жизни бы не подумал, что можно всего так бояться…
Глава пятнадцатая
Спрячь за высоким забором деревню…
Тележные колёса протарахтели по сбитому из жердей короткому мосту, переброшенному через заметно оплывший ров. Склоны рва оказались выкошены, с внутренней стороны шла живая изгородь, состоявшая из похожих на иву деревьев с переплетёнными ветвями.
Такая же живая изгородь потянулась по обеим сторонам дороги. В разрывах между ветвями можно было увидеть возделанные поля, засеянные уже знакомой москвичам длинноусой пшеницей — такая росла возле заброшенного замка, и невысокими кустиками, напоминающими земной картофель. Тут и там под деревьями притулились низенькие сараюшечки с соломенными крышами. Среди грядок с картофелем возились фигурки с граблями и мотыгами в руках.
Над изгородью болтались подвешенные за лапы крупные чёрные птицы с белыми пятнами на щёчках и белыми полосками на кончиках крыльев. И знакомые москвичам пернатые ящерицы — непривычно крупные, с оскаленными зубастыми пастями.
Саму деревню окружал ещё более глубокий ров с поросшими травой склонами и высокий вал. На дне рва блестели затянутые ряской лужи, по кромке вала тянулся частокол из массивных, потемневших от времени брёвен. Из частокола выступали сложенные из дикого камня дома без окон, с ломаными трёхскатными крышами — широкая полоса вместо конька, два крутых ската по бокам, выложенные нарезанным дёрном. Глядя на прорубленные по верху частокола щели, Юра подумал, что здесь можно выдержать осаду. Он непроизвольно втянул голову в плечи, когда над ними неспешно проплыла галерея с примыкавшей сторожевой башенкой.
За сбитыми чуть ли не из цельных брёвен воротами обнаружилась широкая улица. Вопреки ожиданию, она вовсе не тонула в грязи и нечистотах — вытоптанная до каменной твёрдости земля была чисто выметена, а кое-где даже вымощена крупным булыжником. По сторонам тянулись частоколы с воротами — частью закрытыми, местами распахнутыми настежь.