В собравшейся толпе послышались одобрительные возгласы.
— Девица, похоже, и впрямь чужеземка, вот и обычаев не знает, — вмешалась дородная пожилая тётка. — Ниару Мелиси Ританар, господин мой сержант! Что школяры — вруны изрядные и забияки, это мы все и так знаем. А как насчёт тебя, Ратки Юстахи! Как получилось, что тебя к испытанию допустили? Тебя не только из мастеров — тебя и вовсе из цеха вытурили, да не просто, а с «волчьим лопухом»… И не за то ли самое?..
— Господин сержант! — от волнения голос у Юры буквально звенел. — В вашей власти верить или не верить мне и моим товарищам. Так же, как в вашей власти взять нас под стражу. Но, как бы не обстояли дела, я никому не позволю обидеть меня и мою девушку.
— Да, у вас тут, похоже, спор волка с волком… — довольно осклабился сержант. — Что же, дело доброе! Только не на улице, и чтоб без криков, крови и трупов. И не вздумайте после в Реку сбросить — а то, знаю я вас… Впрочем, я сам присмотрю — чтобы без «закладок» и прочих хитростей. Да и интересно будет — всяко лучше ваших «залогов благодарности»…
За аркой обнаружился погружённый в полумрак просторный двор — с трёх сторон его окружали дома с широкими деревянными балконами. С четвёртой, открытой стороны не столько различался, сколько угадывался Вех, слабо серебрящийся в лунном свете. Зажжённые на судах огни казались крошечными искорками, лежащие на берегах города и деревни — россыпями ярких углей.
Шум и гомон вливающейся во двор толпы разбудил жильцов — тут и там на балконах вспыхивали огни, из открывающихся дверей выбирались растрёпанные, готовые отойти ко сну горожане. Возмущавшихся было немного — в мире, не знающем интернета и телевидения, с собранными вручную радиоприёмниками, лампы для которых поштучно отливают стеклодувы, обывателей интересовало всё — от выступления уличных кукольников, певцов и рассказчиков, до заседаний городского суда, куда традиционно пускали за небольшую плату.
— Господин сержант! — не выдержала Надя. — Что всё это значит? О, господи! Послушайте! Вы же… Вы — городская стража! Вы обязаны за порядком следить, а вы… Что вы собираетесь делать?..
— Вот мы и проследим… — усмехнулся сержант. — Эй, ребята! Двор очистили, быстро!..
Волнующаяся толпа отступила к стенам, в то время как на каменных плитах начертили круг. Вызывающе глянув на Надю, Ратки принялся раздеваться — снял кафтан, а затем и рубаху, передав их высокому парню с изъеденным лицом, поиграл мускулами… В отличие от него, белый как мел, непривычно высокий и прямой Юра не стал заголяться, оставшись в недавно купленной рубахе. На камнях зазвенел металлический предмет.
— Что у тебя там? — протянул руку сержант. — Закладка?
— Ключи, от дома… — показал Юра связку.
— Тонкая работа, — усмехнулся сержант, рассматривая брелок-автомобильчик. — И в самом деле, поверишь, что ты не из «приниженных». А похожую хреновину я недавно видел…
Москвичи были слишком взволнованы, чтобы обратить внимание на последние слова — тем более, задуматься, что именно напомнил сержанту брелок-автомобильчик.
— Послушайте! — крикнула Надя чуть ли не на весь двор. — Прекратите это! Сейчас же!.. Вы что, не понимаете? Юра! Ратки! Я прошу вас… В конце концов, я — лекарка!.. Я не знаю… Так же нельзя… Да люди вы, или кто? Прекратите это, ну пожалуйста!..
— Цыц мне! — брезгливо отодвинулся сержант. — Схлестнула парней, так и не верещи. А станешь мешать или цепляться — плетей перед управой отведаешь. И не посмотрю, что лекарка…
Стоя в круге со сжатыми кулаками, Юра не отводил глаз от чёрного жезла в руке сержанта — и когда ткнув жезлом в небеса, сержант резко опустил его вниз, не колеблясь, шагнул вперёд. Страха не было — была какая-то странная, холодная опустошённость. Ненавистное глумящееся лицо становилось всё ближе, ближе, ближе — а когда оно оказалось совсем близко, Юра ударил.
Не нелепо-дурацки, когда не умеющий драться «ботаник» не столько бьёт, сколько хватает или отталкивает противника — нет, это был настоящий, хлёсткий, мужской удар. И прежде, в Москве, желая побороть робость, и здесь, в Басине Юра не раз тренировался, молотя кулаками по обёрнутому тряпками древесному стволу. В этом ударе было всё — и безнадёжная храбрость отчаяния, и ненависть к очередному «удачнику»-победителю, и накопившаяся за годы боль от бесчисленных обид. Но всё же Юра не поверил собственным глазам, когда после первого удара соперник пошатнулся, а после второго и грохнулся на плиты двора.
«Так просто!», — пронеслось в голове. Зеваки на балконах взревели. Трезвенник Юра не подозревал, что его противник был изрядно навеселе — не настолько, чтобы встать на четвереньки, но достаточно, чтобы пропустить удар. Не знал он и о том, что в подобных ситуациях хмель выветривается из головы практически мгновенно. И, разумеется, понятия не имел о том, как больно и страшно — с ранеными и даже с убитыми, дерутся на кулаках и палках здешние школяры и подмастерья. Позволив сопернику подняться, он снова ударил — но в этот раз зашатавшийся Ратки сумел устоять на ногах.