— Да тебе, кирино, надо вступительные экзамены держать, — продолжал развлекаться Доти. — А потом полный курс пройти, раз ты такой любознательный. Так что, давай, говори, что тебе конкретно надо. Или доложим респати Киро, что честно пытались выполнить его распоряжение — да только кирино попался дурак дураком, бились-бились, а ничего не добились…
При взгляде на глобус Юру и осенило. Повернувшись к соседнему столику, где оторвавшийся от выписок студент с интересом прислушивался к разговору, он схватил лист бумаги и чудной, сделанный из тростникового стебля карандаш со свинцовой головкой.
— Смотрите! — заторопился он, не обращая внимания на возмущёние ограбленного студента. — Это очень просто…
Тростниковый карандаш в его руке быстро набросал очертания Африки, отделённую от неё Средиземным морем Европу, Сибирь и Китай… Получалось до невозможности коряво, но сейчас москвич меньше всего стремился к качеству. Рисуя, он не забывал упоминать название каждой части света.
— Вот Индия, — пояснял он. — А это остров Цейлон, примерно вот здесь, к юго-востоку…
— Это в какой же части света? — заинтересовался ограбленный Юрой студент.
— Это не в «части света», — возразил москвич, переворачивая лист другой стороной. — Это вообще не здесь…
Продолжая рассказывать, он столь же быстро, сколь и грубо изобразил Солнечную Систему. Называя Солнце, он употребил здешнее словосочетание: «соиль росу», зато планетам дал их собственные имена. Планет у него было восемь — он не забыл, что в начале века Плутон разжаловали из планет в планетоиды.
— Святые Ансари и Ансару! — присвистнул ограбленный студент.
— Вот тебе и кирино, деревенщина неотёсанная! — оттеснив вскочившего Доти и ограбленного студента, над рисунком склонился толстый Эрса. — Итси! Сгоняй за атласом Таламэ-Ливо, седьмой том, созвездие Змеи…
Упомянутый атлас пришлось подождать — сперва вызванные служители двигали стеллаж с полками, а затем Итси взбирался вверх по лестнице. Наконец, атлас — тяжеленный альбом с непривычно толстыми страницами, заключённый в кожаный переплёт, лёг на стол перед Юрой.
— Смотрите! — толстый Эрса перелистнул несколько страниц. — А ведь у него один в один нарисовано. Даже совпадает число спутников у «камней» и «капель»…
К удивлению Юры, верхний из трёх рисунков довольно точно изображал Солнечную Систему — разве что на месте разжалованного Плутона было изображено несколько небольших планет, а между Марсом и Юпитером находилась ещё одна, перечёркнутая. «А созвездия наши, земные…», — снова вспомнились Надины слова.
— Не верно, — возразил остроносый белобрысый Доти. — У него пятого «камня» нет. И окраинного «льда» тоже…
— Пятый «камень» разрушен, — не согласился Эрса. — А «лёд» плохо наблюдаем. Так что, всё верно. Ну-ка, кирино! А расстояние до «камней» и «капель» сможешь назвать?
Одновременно его рука закрыла подписи внизу — излишний труд, поскольку Юра не умел читать на местном языке.
— Только до третьего «камня», — ответил он, сообразив, что «камнями» здесь называют планеты земной группы. — Сто пятьдесят миллионов километров, — слова «миллионов» и «километров» он произнёс по-русски. — Примерно сто восемьдесят миллионов… э-э… это будет сто на сто и ещё на сто полумиль. Или восемь световых минут… Это примерно одна двенадцатая летней стражи… Ну, в смысле, столько свет идёт от Солнца к Земле…
— И точно, и не точно, — подвёл итог Эрса, убирая руку. — Самое интересное, что это может быть не его, а наша ошибка. В конце концов, от нас до альфы Змеи без малого три световых года, и даже сделанные «ЗвёздноРождёнными» измерения не всегда точны. Хотя, скорее всего, он сам где-то услышал об этом — а теперь пользуется…
— Чепуху порешь, Эрса! — неожиданно вступился за Юру Доти. — Сам подумай, откуда неумытой деревенщине вообще знать, что скорость света конечна. Нет, братья! Режьте меня на куски или самого спустите в Вех, на корм рыбам, но респати Киро отправил к нам этого парня неспроста. Совсем неспроста…
Путаясь в мече, он снова уселся за стол, пристально глядя на Юру.
— Так, что вам в первую очередь хотелось бы узнать?..
Глава восемнадцатая. Как тихо в этот час ночной…
Очнувшись, какое-то время Анечка вглядывалась в окружающий полумрак. Приснившийся сон оказался пугающе-страшным, но как это нередко бывает, одновременно дурацким, нелепым и невозможным. Вокруг была её просторная спальня в покоях осконского замка — с резными панелям и гобеленами на стенах, висящим по углам пучками пахучих трав, и выступающим из темноты камином. Сквозь закрытые ставни шестиугольных окон пробивался желтоватый свет большего из двух ночных солнц, портьеры в дверных проёмах остались на своих местах. Москвичка хмыкнула — лишь оказавшись здесь, она поняла, почему в старинных замках и дворцах все залы и комнаты — сквозные. Над головой поднятый балдахин, у изголовья шнурок с пышной кисточкой — позвать камеристку. В остеклённом ночнике метался крошечный язычок пламени.
Протянув руку, Анечка привычным жестом взяла с полочки телефон — половина шестого вечера. Сразу же вспомнилось, как премудрый Илома учил её переводить московское время в местное. Даже вывел специальную формулу, по месяцам и дням — но задача оказалась для неё слишком мудрёной. Часов, наручных или стенных, здесь не водилось — волей-неволей оставалось ждать, пока на главной башне замка не пробьют очередную стражу, которой начнут вторить колокола внизу, в городе. По мнению москвички, дурацкий метод измерения времени — хотя бы потому, что длительность стражи меняется в зависимости от времени года.
Перед её глазами снова возникла вчерашняя сцена — Владычица Рокаэль снова и снова нападала на посланца Высокого Принца, а тот отбивался с эдакой нагловатой, уверенной в себе лихостью. Разговор шёл на синаро, на котором Анечка не понимала ни слова, а потом Его Сиятельство и вовсе её увёл. Прошедший в молчании ужин в пустой пиршественной зале, в компании Ирику и Её Сиятельства — москвичка чувствовала, как сгущаются над головой тучи.
— Мамочки! — смахнула слезинку Анечка. — Ну, зачем мне это? Я домой хочу…
— Госпожа! — негромко ответили из темноты.
Девушка вздрогнула. От дальней портьеры отделилась смутная тень, при ближайшем рассмотрении оказавшаяся камеристкой Ниету. Сбившаяся на правое плечо ночная рубашка — в такой, одеваемой на голое тело, здесь полагалось спать, растрёпанные тёмные волосы. В огромных округлившихся глазах стояли слёзы, губы дрожали.
— Госпожа! Простите, госпожа! Ради святых Ансари и Ансару…
— Что?.. — оборвала вопрос на полуслове Анечка.
Переступая босыми ногами по наборному полу, камеристка подошла ближе, и в свете ночника девушка разглядела, что она была не одна. Рядом, едва различимый в полумраке, двигался одетый в чёрное огромный, пузатый, похожий на лохматого медведя мужик. Облегающая рубашка с ремнями, на которых навешаны какие-то сложные орудия, облегающие брюки, чёрные от грязи босые ноги — или же любимые местными следопытами и браконьерами вязаные получулки-полусапоги. Полненькая Ниету рядом с ним казалась хрупкой тростинкой — обнимая камеристку за плечи, мужик удерживал у её горла длинный клинок чёрного металла. Только теперь Анечка разглядела, что с запястья Ниету свисает обрезанный шнур звонка.
Анечка набрала в рот воздуха, собираясь заорать — но прежде из-за спины мужика в спальню скользнула смутная гибкая тень. Лёгшая поверх одеяла рука буквально вдавила москвичку в постель, над головой склонилось смутно знакомое лицо в чёрном капюшоне — через левую щёку тянулся свежезарубцевавшийся шрам, острый, как бритва, клинок захолодил шею.
— Только рыпнись мне, дрянь! — прошипел над ухом знакомый голос.
— Полегче, та Лари, полегче! — заметили из-за спины удерживавшего Ниету «медведя». — Твоя пленница способна превратно тебя понять, и именно «рыпнуться». Тогда наши планы полетят Гоэрлу под хвост, а ведь это очень неприятно — как для нас с Райнэ, так и для тебя, связавшего судьбу с нами…