— Мальчики, может кому-то одному сходить? — предложила Анечка, спрыгивая с телеги. — Или двоим? И, разумеется, без телеги с лошадью…
— Давайте… э-э… я схожу! — сразу же вызвался Юра.
— Юрыч, не части! — оборвал приятеля Володя. — Да и ты, Анхен, тоже. Не забывайте, что у нас телефоны, а не рации. Если отправившийся на разведку попадётся, остальные об этом не узнают. Да и узнав, ничем не помогут. Вот что — нам «язык» нужен…
— Что? — вспыхнула Надя. — Мальчики, да вы с ума сошли! Сначала хозяина лошади прогнали, теперь хотите охоту на людей устроить… Почему вас всё время на какую-то уголовщину тянет?..
— Вовкин, Юркин, смотрите! — прервала начавшийся спор Анечка, показывая на противоположный берег. — Что-то блестит…
— Да что там может блестеть, Анхен? — фыркнул Володя, поворачивая бинокль в ту сторону. — Это же средневековье, дикость… Короли вшивые… Слушай, Юрыч! А ведь верно. Я не я буду, если это не какая-то армейская оптика…
— Если это… э-э… средневековье, откуда здесь взяться оптике? — попробовал возразить Юра.
— А откуда здесь взяться радиопередачам?.. — парировал Володя. — Не верь глазам своим…
Договорить он не успел. Совсем близко, за лесом послышалось знакомое тарахтение, сопровождающееся характерным перестуком копыт. Смирная до той поры Фру-фру, словно стараясь оправдать своё имя, принялась громко фыркать и ржать. Из-за поворота, из-за ближайших деревьев медленно выползла тяжело гружёная дровами телега.
Увидев москвичей, сидевший на передке угрюмый подросток в крошечной шапочке-колпачке натянул вожжи. Шагавший рядом здоровенный чернобородый мужик ловко выхватил из-за пояса огромный топор с остро заточенным топорищем. Крошечный, с горошину, босоногий мальчик, с заметным усилием волочивший лукошко с ягодами и зеленью, быстро спрятался за широкой отцовской штаниной.
— Сэ сагикур, папи-ка? — спросил он дрожащим от страха голосом.
— Володь… э-э… девчат, — шёпотом сказал Юра. — Только не бежать. Держаться спокойно и не показывать, будто мы боимся…
— Умный ты, Юрыч… — так же вполголоса заметил Володя.
Несколько минут, показавшихся всем бесконечно длинными, москвичи и местные жители смотрели друг на друга. Грубо сотканные, изрядно потрёпанные светло-коричневые подпоясанные рубахи и короткие широкие, мешковатые, подвязанные у колен штаны. Не запахивающаяся жилетка — на мужике, непривычно длинная разрезная куртка с широким поясом — на подростке, бесчисленные латанные прорехи. Перетянутые шнуром обмотки и сплетённые из коры туфли на ногах, и полное отсутствие пуговиц — их функцию выполняли бесчисленные короткие завязки.
Да и телега — с решётчатыми бортами, с деревянными осями, смазанными не то смолой, не то густым чёрным маслом выглядела столь же старой и потрёпанной. Разве что, Юра первым делом отметил это, ни на тележных оглоблях, ни на лошадиной упряжи не было никаких шнуров и кисточек.
— Папи-ка… — первым не выдержал босоногий мальчик с лукошком.
— Каиэ-во? — спросил мужик, слегка приподнимая топор.
— Так, спокойно! — ответил Володя, демонстративно поднимая пустые ладони. — Мир, дружба, жвачка… И, как говорит наш шеф, взаимопонимание. Мы вас не трогали, ничего не сделали, даже слова не сказали — а вы, так сразу за топоры…
— Компари-ни, — ответил мужик. — Сэ Апина Лихаси ори Басина. Каиэ-во? Дуэ парну-во ша э кату папи-ка Ишка?
— Наверное, он спрашивает, кто мы, — предположил Юра. — И где телегу с лошадью взяли.
— Было бы лучше, Юрыч, — усмехнулся Володя. — Если бы ты не только догадывался, что он говорит, но и мог бы ему ответить.
— Володь, не издевайся, — привычно спасла положение Надя. — Ты же видишь, они и в самом деле нас не понимают, и почему-то боятся…
И в самом деле, местные заметно нервничали. Черноволосый мужик по-прежнему держал в руках топор, а рука спрыгнувшего с передка подростка легла на потемневшую от времени деревянную рукоять ножа. Крошечный мальчишка, поставив лукошко прямо в красноватую дорожную пыль, изо всех сил вцепился в отцовскую штанину.
— Сэ сагикур мо, — громко заметил угрюмый подросток.
— Freund! — ответил Володя. — Wir sind nicht сагикур. Nicht сагикур, verstehen? Она — Анна, я — Владимир, это — Надежда и Юрий, понимаешь?
Мужик задумался. Опустив топор, он ткнул чёрным, заскорузлым от работы пальцем в наморщенный лоб. Затем этим же пальцем показал на стоявшую около телеги нарядную, пахнущую туалетной водой Анечку.
— Шайу-са?
— Мда-а! — протянул Володя. — Слушай, друг! Ну, как тебе объяснить-то? Анна. Надежда. Владимир. Юрий.
Мужик снова задумался.
— Апина, — нехотя выдавил он, дотронувшись до кончика носа. — Апина Лихаси ори Басина.
Сказав последнее слово, мужик с гордостью показал на видневшуюся вдали деревню.
— Басина, — объяснил он. — Вилари Басина.
Мужик снова задумался.
— Атни! — корявый палец показал на угрюмого подростка.
Тот презрительно фыркнул, ещё крепче вцепившись в рукоять ножа. Тем временем широкая ладонь отцепила от штанины цепкие мальчишеские пальчики.
— Оти! — заодно мальчишка получил от отца и звонкий подзатыльник.
— Ну вот, — обрадовался Володя. — Процесс пошёл, как говорил первый и единственный президент Советского Союза.
— Оти! — повторил мужик. — Кару-фэ и вилари, тарв рэ Машар…
И ещё целый ворох столь же непонятных слов.
— Уа-уа, папи-ка! — непонятно чему обрадовался мальчуган.
Поручив отцу тяжёлое лукошко с ягодами и молодыми побегами папоротника, он со всех ног припустил к виднеющейся вдали деревне. По ветру заполоскали полы ветхой рубашонки, засверкали чёрные пятки, поднимая фонтанчики красноватой пыли.
— Мальчики, я боюсь! — громко прошептала Анечка. — Сама не пойму, просто тревожно как-то…
— Чепуха, Анхен! — успокоил подругу Володя. — Сама подумай, чего нам бояться? Мы же не преступники, не бандиты какие. Лошадь взяли, но мы же не виноваты, что хозяин сам сбежал. Взаимопонимание, сама видишь, вроде бы как, налаживается. Может, он жену решил предупредить, что будут гости из другого мира. Пусть на стол накроет и пироги из печки вытащит…
— Луби коас шайора, — охотно согласился мужик. — Вота и вилари, Басина-са. Ре Машар деса ко феир, са луби…
Обойдя телегу, Юра осторожно взялся за основания вожжей — чтобы в очередной раз убедиться, что лошадь совсем непохожа на автомобиль. Фру-фру возмущённо заржала, ступив на больную ногу. Крестьянин и его старший сын не без интереса следили за ними.
— Рета, Рета! — наконец не выдержал мужик. — Феир-ни, сэ ша, ни ремаль…
За этими словами последовало множество других, без сомнения, так же адресованных москвичам и явно не содержащих в их адрес ничего лестного. Тем временем старший сын крестьянина, хмурый подросток, обошёл лошадь кругом. Небрежно отведя попавшую под руку пушистую кисточку, подросток присел на корточки, выхватив из ножен на поясе широкий, остро отточенный нож. Надя вскрикнула.
— Атни путаси-та… — прокомментировал действия сына старший крестьянин.
Не обращавший ни на кого внимания хмурый подросток слегка провёл остриём ножа по подкове. Из-под острия вылетел крошечный, едва различимый камушек, упавший в пыльную придорожную траву. Хмурый подросток так же небрежно вбросил нож обратно в ножны.
— И всего-то? — удивился Володя.
Сунувшаяся в поисках лакомства Фру-фру ощутимо получила по губам — после чего крестьянин и его сын дружно взялись за ремни — мужик за передний, а его старший сын за задний. Смотревшие за ними москвичи так и не поняли, в чём тут фокус — вроде бы крестьяне не делали ничего такого, что до того не пытались сделать и сами ребята — только теперь упряжь сидела на лошадке, словно влитая. Встав рядом с телегой, мужик легонько ударил Фру-фру по заду вожжами.