— Назад! — краснея от натуги, орал Эльфред.
Едва совладав с непокорными лошадьми, его люди еще немного попятились назад, а уж оттуда дорога к холму с королевским шатром была открыта. Больше не беспокоясь о войске, заботу о котором брат так решительно снял с него, принц скомандовал отступление, и все те конники, которые еще уцелели в мясорубке боя, поскакали за ним. Ни на холме, ни где-нибудь вокруг не было видно Этельреда, но зато его эрлы командовали своим отрядам отступление, и командовали так громко и уверенно, что прочь от Басинга кинулись все, кто еще мог идти или ехать.
Эльфред не знал, насколько серьезен разгром, насколько далеко придется отступать, но понимал, что придется следовать чужому примеру. Один в поле не воин, и пятьдесят уцелевших конников его отряда не в состоянии что-нибудь сделать без чужой поддержки.
Единственное, что интересовало Эльфреда — куда именно отступает армия Уэссекса. Сперва этого было не понять, оставалось лишь надеяться, что те, кто ведет всю эту ораву, не завлекут ее в болота или в какое-нибудь еще гиблое место. Окружающую местность он знал не слишком хорошо, потому что большую часть жизни прожил близ Солсбери, и, поглядывая по сторонам, на голые деревца и унылые пустые поля по сторонам дороги, не представлял, куда лежит их путь.
— В Мертон! — крикнул кто-то, видимо, мучимый тем же вопросом. — Мы идем к Мертону!
И принцу полегчало.
Мертон был небольшим, но крепким замком. Там жил граф Суррей и его семья (сейчас граф в войске своего короля, а его жена и дети, скорее всего, в Уилтоне) и, разумеется, ворота замка растворятся перед отступающим войском Уэссекса. Вряд ли норманны смогут взять этот замок, так что у воинов будет передышка, а гонцы, возможно, смогут передать весть о поражении в другие графства и помочь королю собрать еще войско. Возможно, они приведут подмогу даже из Корнуолла.
По приказу Эльфреда все его конники взяли к себе на седло раненого, но кони быстро выбились из сил, и пришлось сделать привал. Саксы, поставленные дозорными, вздрагивали от каждого шороха, даже от чересчур громкого крика ворона в ветвях ближайшего дуба. Впрочем, это и понятно, с чего бы птице кричать в лесу, как не при виде человека? Те, кому выпало отдыхать, лежали на плащах и наскоро наломанном лапнике в обнимку с оружием и тоже поминутно поднимали головы и осматривались.
— У меня есть немного сухарей и вяленого мяса, — сказал Эгберт, присев рядом с принцем.
— Подели на всех.
— На всех не хватит.
— Тогда раздай всем, кому хватит. Давай кусок.
Эльфред жевал сухарь и лишь чуть менее твердый ломтик мяса и думал. Сейчас решать нужно было только один вопрос — сколько именно позволить отдыхать людям, оказавшимся у него в подчинении. Дать слишком много времени — их нагонят датчане, слишком мало — люди не выдержат. Но приходилось считаться с трудным положением.
— Что, в конце концов, произошло? — спросил он в пространство, надеясь, что среди временно повинующихся ему людей есть те, кто находился ближе к переднему краю.
— А Бог его знает, — флегматично ответил один из раненых. — Всякое бывает.
Говорили лишь, что пехота завязла на неудобной местности, и датчане, получив некоторое преимущество, воспользовались им в полной мере. Их, конечно, уязвил проигрыш у Эсцедуна, и норманны, как взбесившиеся кони, «грызли удила», лишь бы победить. Их напор оказался слишком силен, а Этельред не сумел справиться с запутавшимися воинами. Пехотинцы рассчитывали, что конница разобьет строй датчан, но по понятным причинам ничего не вышло.
Впрочем, Эльфреда никто не пытался упрекать. Даже самый последний новичок понимал, что на буераках хорошей конной атаки все равно бы не получилось.
Солдаты слишком устали, чтоб спорить о том, кто прав, а кто виноват, но многие поглядывали на принца, думая о том, что он, пожалуй, куда лучше своего брата справился бы с делом. Его поединок с датчанином, столь стремительный и победоносный, произвел впечатление на всех, кто его видел, а о том, что Этельред отстранил родича от управления войском, тем более знали все. В войске слухи распространяются с удивительной скоростью.
Эльфред почувствовал, что приближаются сумерки, и поспешил поднять людей. Он гнал их без передышки, не слушая никаких просьб и жалоб, хотя мало кто из солдат решался жаловаться — это считалось стыдным. Ночь обрушилась на Суррей вместе с ледяным холодом, и принц понимал, что ночевка без костров (какие огни, если по пятам следуют датчане?), без мехов, которых не тащил ни один из воинов, потому что каждая крупинка веса была на счету, означает смерть. Среди саксов много раненых, им лучше даже не останавливаться, потому что мороз убьет их в первую очередь.
— В замке будем отдыхать, ясно? — рявкнул он, и никто не решился спорить.
Он больше шел пешком, чем ехал — во-первых, жалел усталого коня, во-вторых, хотел быть на равных со своими людьми — и сам устал до смерти. Поэтому раннее утро и одновременно с ним выросшая над ближайшим лесом кромка замковой стены его почти не порадовала. Принц испытал только облегчение и тут же закрутил головой, желая убедиться, что его воины пока могут идти. Они могли — близость пристанища и спасения прибавила им сил и решимости.
Ворота замка гостеприимно распахнулись перед саксами, как только дозорные на башнях убедились, что перед ними именно саксы. Едва лишь нога Эльфреда ступила на внутренний дворик Мертона, ему тут же до головокружения захотелось прилечь. Желание было таким неодолимым, что принц с трудом заставил себя устоять на ногах, иначе улегся бы прямо на грязный, истоптанный и загаженный навозом снег. Сознание мутилось, и графу Суррея пришлось дважды повторить свое приветствие, прежде чем новый гость сумел сообразить, что надо бы кивнуть в ответ.
Граф был еще сравнительно молод, он воевал всю свою жизнь, в первый поход отправился в одиннадцать лет, и потому смотрел на Эльфреда с пониманием. Он предложил было руку, чтоб опереться, но принц отказался, и граф не стал настаивать. Хозяин Мертона заверил, что для младшего брата короля и его людей уже готова зала, где они смогут передохнуть, а на поварне вовсю раздувают очаг. Эльфред с надеждой посмотрел на гостеприимного хозяина. Если можно перевалить свои обязанности на другого, что же тогда может мешать ему?
Граф был готов позаботиться обо всех своих гостях, и принц с облегчением вздохнул.
— Я с радостью воспользуюсь твоим предложением, — сказал он и провел ладонью по лбу. — Говоря по чести, я уже и не соображаю, что происходит. Надо хоть немного вздремнуть. Я не спал больше суток.
— Конечно. Ты устал. Мой человек отведет тебя… Гер, устрой все.
— Да, мой господин.
— Может, Эльфред, ты предпочтешь сперва показаться лекарю?
— Я не ранен.
— У тебя одежда в крови. Ты мог пропустить какую-нибудь маленькую рану, а даже царапина способна воспалиться.
— Плевать, — с трудом пробормотал принц.
Граф, заметив, что у гостя буквально закрываются воспаленные глаза, хмыкнул и сделал знак слуге. Тот, носивший странное кельтское имя «Копье», которое в его семье, должно быть, передавалось от деда к внуку долгие столетия, торопливо подставил Эльфреду плечо и потащил своего подопечного в залу. Там он дал ему упасть на большую охапку соломы, покрытую плотной рогожей, рядом с пылающим очагом. Эльфред отключился, еще не коснувшись головой ложа, и слуге графа пришлось самому стаскивать с него сапоги и расстегивать фибулу, скалывающую на плече мокрый плащ.
Зала быстро наполнялась саксами из отряда уэссекского принца. Все они устали настолько, что не желали ни еды, ни питья — только сна. Всех женщин, что были в замке, только теперь поставили к котлам и печам для приготовления хлеба и лепешек. К пробуждению измученных солдат еда как раз должна была поспеть. А пока в замке стало очень шумно и хлопотно. Не один отряд Эльфреда нашел здесь приют. Мертон еще не знал такого нашествия, и граф лишь радовался, что благоразумно запас большое количество самого лучшего продовольствия.