– Как же я один, Ганка? – сказал эльфенок так жалобно, что у Ганки аж сердце заныло. – Как же я теперь один?
– А как знаешь, – сухо сказала она. – А будешь приставать, бате пожалуюсь!
И пошла не оглядываясь, хотя почти не видела дороги из-за застилающих глаза слез. Эльфенок, думала она, нечисть, лесная некрещеная тварь, для него что правда, что вранье, все одно, и задурить голову он может так, что и сама не будешь знать, что правда, а что – нет. Так что пускай себе ноет и скулит, или пускай мирится со своей мертвой Федорой…
– Ганка, – эльфенок бежал за ней, легкий, словно и правда был в родстве с сухими листьями, что невесомо кружились под ветром, – Ганка…
– Ну чего еще? – сердито сказала она, не поворачивая головы.
– Ты меня бросаешь, Ганка, а я тебе что-то скажу. Не хотел говорить, а теперь скажу. Вот стань здесь, и я скажу…
Он вдруг загородил ей дорогу и худыми своими длинными руками прижал ее к стволу старой березы, такой старой, что эта береза уже и забыла, когда на ней в последний раз появлялась белая чистая кора… От эльфенка шел сухой жар, такой сильный, что Ганка отвернула лицо.
– Ужас что делается, Ганка! – теперь он дышал ей прямо в ухо. – В лес спустился тролль. Я его видел, Ганка, сам видел, он ходит и рычит. Весь в бурой шерсти, вот как медведь, правда, даже больше медведя.
– Все ты врешь, – сказала Ганка на всякий случай.
– Не веришь? Пойдем, покажу!
– Не хочу! – Ганка отчаянно замотала головой, так что косой своей хлестнула эльфенка по лицу.
– Не тролля, Ганка! На тролля нельзя смотреть. А то он сам на тебя посмотрит. Он же людоед. Просто что-то покажу. Пойдем…
– Меня матуся убьет, – сказала Ганка безнадежно.
Ах, эльфенок, эльфенок, что ты со мной делаешь… почему я тебя слушаюсь? Я же хотела уйти навсегда.
– Я ж ничего плохого. Только покажу. – И он потянул ее куда-то вбок от тропинки, где деревья были темней и гуще, а прошлогодняя листва пружинила под ногами.
Деревья окружали их, точно черные великаны, обутые в моховые чоботы; все они были в парчовых пятнах лишайника, и Ганке пришлось задрать голову, чтобы увидеть их кроны… как она тут оказалась? Куда позволила себя увести?
– Смотри, Ганка, смотри!
Он тянул длинными своими тонкими руками вверх, показывал ей на что-то, и Ганка увидела там, в вышине, свежие светлые царапины, словно бы кто-то очень сильный и высокий провел по коре дерева граблями. Кора свисала лохмотьями, и луб тоже свисал лохмотьями.
– Это медведь, – сказала она неуверенно.
– Вот и нет, – эльфенок опустил руку, и теперь стоял, от возбуждения приподнимаясь на цыпочки, – это тролль. Я его видел, Ганка. Видел, как он точил когти. У него ноги, как у человека, а лапы, как у медведя. И глаза желтые… и зубы желтые.
И он рычит – вот так… – эльфенок раскрыл розовый рот и рыкнул, одновременно ударив себя в грудь кулаком. Получилось слабо и неубедительно. Точно котенок мяукнул.
– Тише, дурень! Чего ты там прячешь? – Ганка схватила эльфенка за запястье. Из сжатого кулачка его торчало что-то, и она стала разгибать ему пальцы – по одному. Ему это нравилось, он делал вид, что не дается, опять пригибал пальцы к ладони, но наконец поддался и разжал руку.
На ладони лежали клочья бурой шерсти – и шерсть была толстая и длинная, длиннее медвежьей. И светлее.
– Он ходит и трется о деревья, – пояснил эльфенок, – чешется.
Ганка опомнилась. Она стояла среди огромных страшных деревьев, за которыми бродил огромный страшный тролль, и единственным ее защитником был пустоголовый эльфенок. И как это так получилось?
– Куда ж ты меня затащил, нечисть проклятая?! – взвизгнула она.
– Его теперь здесь нет, Ганка, я бы чуял… пойдем.
Она позволила себя увести – эльфенок знал тайные пути, словно бы умел подрезать и кроить тропки и прогалины, и она и вздохнуть не успела как следует, как оказалась у привычной коряжки.
– Дай сюда, – Ганка протянула руку, – я Роману покажу.
Может, Роман тогда поймет, какой опасности подвергалась она, Ганка, когда ходила ночью через лес на куренную поляну, и перестанет на нее злиться? А если что с Василем стрясется? Он же совсем маленький еще!
– Чего дать? – удивился эльфенок.
– Шерсть. Троллеву шерсть.
Эльфенок протянул к ней кулачок, потом разжал его. Ладонь была пуста.
– Тьху ты, – эльфенок каким-то образом ухитрился опять обдурить ее, Ганку. Заморочил ее, отвел глаза. Наверное, сам как-то настрогал эти царапины на дереве…
– Роман?
Брат не повернулся от стены – и что он там видит, разве что мох, которым законопачены щели, – но пошевелился, дав таким образом понять, что слышит ее, Ганку.