Две девушки подошли к двери, и Маглор сдвинулся, освобождая им путь. Первой была Ханна, а второй — одна из чернокосых девушек, одетая в длинное и пёстрое платье. В руках у нее был полотняный мешочек, и держалась она теперь очень прямо.
— Мама говорит, у вашего брата лихорадка. Вот, Цветок-на-камнях собрала траву, ее настой успокаивает и смягчает жар, — сказала Ханна строго. Она казалась свободнее и спокойнее теперь.
— Скажи, мы очень благодарны, — сказал Маэдрос. — И если кто-то попробует помешать вам вернуться домой, или захочет оскорбить вас, тут же сообщите нам.
Девушка посмотрела на Амрода — прямо и хмуро, словно ожидая чего-то. А не дождавшись, отвернулась. Сунув мешочек в руки Маглора, она повернулась и сбежала по лестнице под жалобные скрипы. Ханна сдержанно кивнула и поспешила за ней.
— Сейчас сделаю отвар, — Маглор высыпал на ладонь немного смятых плотных листьев, принюхался. — Бедная девочка, она первая, но совсем не последняя…
Амрод вскинул голову с недоумением — и резко помрачнел.
В комнате запахло жаркой степью и соком зелени.
*
Он привык терпеть. Пришлось научиться. Но сейчас терпения едва хватает. Камень жжется… все время. Через ткань. Через одежду. Через перчатку. Если положить его в правую руку и сжать стальные пальцы, приходит облегчение. Ненадолго: вскоре стальная рука начинает жечь культю. Как сейчас.
По лицу Маглора текут капли пота. Он тоже ещё терпит.
Это Маэдрос привел его сюда. Дал ему эту боль. Мог бы прийти один. Но казалось, судьба указывает дорогу. Два камня — два брата. А привела дорога сюда. Никуда она не привела.
Земля вздрагивает под ногами. Все отступают на юг. Только им больше некуда. Верность привела их сюда. Верность и клятва, которую не отменить. И все напрасно.
Отец, удержал бы ты их? В тех руках, которыми сделал?
На этот свет можно смотреть неотрывно. Он как вода для жаждущего. И вот он не отводит глаза, но не может насытиться.
Маглор был прав. Маглор просил остановиться. Но он одолел в споре. Повел его за собой снова. Он снова взял его, Маглора, доверие, и опять залил его кровью сородичей.
…Эти глупцы могли отойти. Он предупредил. Но каждый связан своим словом. Своей клятвой. Одни исполняют приказ и охраняют сокровище. Другие исполняют Клятву и добывают его.
Но ведь можно было прийти одному. Взять на себя. Маглор ведь просил остановиться. Можно было позволить остановиться хотя бы ему.
Железная рука накаляется все больше, но ещё можно терпеть.
Они севернее лагеря, зашли уже далеко. Никто не преследует их. А было бы легче. Ярость боя бодрит.
Клятва исполнена, думает он, снова погружаясь в этот свет и пытаясь найти в нем спокойствие и радость. Но боль все сильнее. Он разрывается надвое: часть его радуется, позволяя себе утешаться Истинным Светом. А другая часть терпит растущую боль.
Свет не желает быть в его руках. Теперь.
Он высвечивает все вокруг. Каждую складку земли. Каждую трещину. Каждую выбоину на железной руке. Пальцы ее скрипят, когда смыкаются на сияющем Камне.
Кровь все сильнее бьётся в висках. Свет отвергает их руки. Все бессмысленно.
Маглор рядом с ним забывается коротким сном. И даже во сне сжимает руку. Камень просвечивает сквозь обрывок плаща.
Свет не даёт покоя. Проходит сквозь него, как вода сквозь трещины. Тонет на дне глаз.
Хочется кричать от ярости.
Мы все сделали правильно, разве нет? Мы исполнили Клятву, ведь так? Мы должны были. После всего, что сделали. После всех убитых в Дориате и в Гаванях Сириона. После всех потерянных братьев.
Внутри кто-то словно топает ногами. Маленький и злой. Проклятые Валар, кричит он. Заворожили Свет! Заколдовали Камни! Мы все сделали правильно! Мы все сделали! Он наш! Почему так больно? Почему? Проклятые Валар! Проклятый Моргот!
Он-снаружи просто смотрит.