Этот работник принес корзину, набитую кусками льда из горного ледника, общим весом примерно с взрослую лошадь. Он высыпал лед на землю. Из самогонного дома выскочили взмокшие гоблины в кожаных передниках. Они начали расхватывать синеватые куски льда голыми руками и заносить внутрь. Работа спорилась.
Однако как все ловко у них устроено… кем-то.
С другого торца самогонного дома было еще интересней. Там находился отряд рыцарей Храма Чоза. Всего-то два десятка человек, ударный отряд борцов с самоплясом. Строгие вороненые кирасы и черные накидки, украшенные общим девизом ордена: «Честь и слава!»
Рядом стояли три фургона с деревянными стенами и маленькими зарешеченными оконцами с пыльными стеклами. По дощатым сходням гоблины резво закатывали в фургоны тяжелые бочонки.
Отряд рыцарей терпеливо ждал, восседая на лошадях.
Мы прошли мимо. В мою сторону даже не посмотрели. Ан нет… кто-то кольнул мою спину взглядом. Я оглянулся. Рыцари не обращали внимания на старину Фатика. Зато из мутного оконца фургона на меня кто-то глядел: странный был взгляд, неприятный, скребущий, и рассмотреть его обладателя я не мог из-за солнечных бликов. Я передернул плечами.
А рыцари спокойно ждали, пока гоблины закончат погрузку.
Наконец я сообразил, что к чему. Все было очень просто.
Поскольку в религиозном Фрайторе был установлен сухой закон, отряд борцов с самоплясом обеспечивал комфортную доставку самопляса вниз, в столицу Фрайтора. Там, очевидно, бочки с самоплясом подвергали жестокой казни.
Каково! Ну просто прелесть! И, главное, им начхать на свидетелей из числа людей, которые отираются в поселке. Это значило, что доставкой самопляса занимается кто-то из правящей верхушки.
Впрочем, во Фрайторе я видел и не такое. Наибольший разврат всегда царит там, где строгие запреты приняли вид обычной формальности.
Мы прошли еще немного (взгляд продолжал сверлить мне спину), приблизились к скромному домику, судя по цвету бревен, выстроенному одним из первых, несколько лет назад, и тут мне навстречу выполз тот самый, из правящей верхушки, Аерамин А. О. Фаерано.
Я произнес бранное слово. Фаерано сразу меня узнал и нахмурился. Потом опять шмыгнул в дверь. За ним в дверь шмыгнул генерал. Я остался горевать снаружи.
А горевал я о том, что не могу скрутить Аерамину А. О. Фаерано его тощую выю. Пальцы моих рук рефлекторно сжимались, я почти слышал сладостный хруст позвонков гроссмейстера рыцарей Храма. За этим гадом и жуликом я гнался тогда на украденной лошади! Это он, скотина, был причиной моего заключения во фрайторскую тюрьму пять с половиной лет назад, после чего я решительно завязал со своим геройством.
Спокойно, Фатик, помни про эльфов…
Дверь скрипнула, показался генерал. Он рявкнул команду, и гоблины-стражи оттеснили меня от выхода, заключив в строгий ошейник из наставленных копий. Только тогда Фаерано рискнул выйти из норки — мосластая крыса в черном плаще. Рожа у него была постная, выцветшие глаза косили в разные стороны, и оттого казалось, что они блуждают по всему лицу, едва не заглядывая в собственный рот. Придерживая ножны меча, чтобы не колотили по сапогам, он прошел к своему отряду. Оглянулся и содрал с меня взглядом немного кожи. Кажется, стребовать мою голову не получилось.
Наверное, это была моя удача, хотя какая разница, от чьих рук принимать смерть? Гоблины тоже хотят меня убить.
Тем не менее количество врагов на моем пути грозило превысить все разумные пределы.
Враги… призраки моего бедового прошлого.
Аерамин А. О. Фаерано забрался в седло. Оглянулся. Теперь на его косоглазой роже играла легкая ухмылка. Он злорадствовал, едкий! Уж не потому ли, что гоблины вознамерились сварить Фатика М. Джарси в кипятке?
Блики на оконце фургона дрогнули. Караван тронулся с места, и царапающий взгляд исчез.
Солдаты по команде генерала затолкали меня в дверь. Маленький предбанник, и вот я на пороге комнаты, из глубины которой на меня уставилась оскаленная звериная маска гоблинского шамана.
— Чего встал, епрста? Заходи! — почти на чистом Общем сказал он.
6
В мою сторону устремилась татуированная красноватая лапа с аккуратно подрезанными когтями.
— Ну, Фатик, — сказал шаман знакомым голосом. — Опять проворачиваешь свои делишки?
Я недоуменно уставился на маску, но дверь захлопнули, наподдав мне в спину. Пришлось подойти к широкой подкове стола, возле которого стояло несколько табуретов. Шаман сидел по тут сторону столешницы у окна, в кресле с высокой резной спинкой. Я с удивлением заметил, что на гоблине строгий серый кафтан, который бы пошел, скорее, человеку. Полированная столешница была густо закапана свечным воском. На ней лежали исписанные листы бумаги и заточенные для письма гусиные перья. В пепельнице из черепашьего панциря дымилась курительная трубка.