* * *
"Реальней сновидения и бреда,
Чуднее старой сказки для детей -
Красивая восточная легенда
Про озеро на сопке и про омут в сто локтей.
И кто нырнет в холодный этот омут,
Насобирает ракушек, приклеенных ко дну, -
Ни заговор, ни смерть того не тронут;
А кто потонет - обретет покой и тишину".
(В. Высоцкий)
* * *
- Меня зовут Эльга.
Наверно, именно эту фразу в своей восемнадцатилетней жизни она произносила чаще всего.
Эль-га - с ударением на "А".
Когда Эльга сдавала документы на получение паспорта, паспортистка райцентра, пожилая дородная тётка, Ольга Петровна, спросила, жалостливо на неё воззрившись, не хочет ли она поменять своё непонятное имя на имя Ольга - красиво же, и по-русски. Эльга только молча покачала головой.
Она давно устала всем объяснять - и в школе, и в соцприюте, и вот теперь в училище, что она не Ольга никакая, не Элька и не Эля, а Эльга - с ударением на последнем слоге, как это принято у удэге, а не на первом.
Ещё она давно привыкла к тому, что это объяснение никому не нужно. Элька и Элька. Всё равно так зовут и будут звать. Но Ольга - да ещё и в паспорте - это уж слишком.
Соцприют в райцентре, где она очутилась после смерти бабушки, остался в прошлом, как и заколоченный бабушкин домишко в родном заброшенном селении, откуда уже сбежало всё живое, даже кошки и собаки.
Так что после соцприюта возвращаться Эльге было решительно некуда, и дорога ей лежала одна - в рядом расположенный, сравнительно большой, рабочий город. В ПТУ, или, по-новому, в лицей.
Город угнетал Эльгу. Здесь было грязно, шумно, постоянно резко воняло какой-то химией, и даже деревья росли редкими островками посреди асфальта и бетона, хотя город стоял в тайге, на берегу огромной таёжной реки, которую жившие здесь найни испокон веку называли Мангбо. И деревья эти - тополя - были посажены уже после того, как приехавшие сюда со всех концов страны чужаки вырубили тайгу, чтоб построить город, и потому деревья казались здесь пришлыми.
Эльга часто уходила с занятий, чтобы посидеть на каменном парапете набережной, а потом спуститься по ступенькам лестницы, ведущей к полосе грязного замусоренного песка, и окунуть руки в желтовато-бурые волны реки, которая спокойно катила их прочь, как и сотни лет назад.
Потом мастер группы заметил эти отлучки и строго выговорил Эльге, которая выслушала его, опустив глаза. Нельзя было нарушать правил города. Она стала навещать реку после занятий.
Хотя это бывало опасным - в большом городе хватало уродов, норовящих прицепиться к одинокой девчонке, красивой и беззащитной.
К своему сожалению, Эльга была красива и знала это давно - отцовская, чужая их роду кровь дала ей светлые волосы и светлые же глаза, приподнятые к вискам, как и положено удэге. При её очень смуглой коже и точёной небольшой фигурке это смотрелось необычно и притягательно. Но эта притягательность казалась ей отвратительной. Слыша позади себя: "Я б вдул" или "Я б помял", она вся внутренне передёргивалась от омерзения, оставаясь внешне совершенно бесстрастной, будто глухонемой.
Но, будучи красивой, она не была беззащитной.
Дедов старый охотничий нож, отлично сбалансированный и острый, как бритва, всегда жил у неё под одеждой, в чехле на поясе, прижатый к голой коже бедра, как продолжение тела. А другим оружием стала готовность убивать без колебания.
Убивать так же бестрепетно, как убивала она попавшую в капкан лисицу или переламывала хребет вытащенному на берег сазану.
Зверь всегда чует силу другого зверя. Однажды гопники остановили её как раз, когда она вечером шла от трамвайного кольца к общежитию, возвращаясь с набережной. Она даже не слушала, что они, гогоча, толкуют ей, все эти "ябвдул" и "ябпомял", а примерялась для удара. И они притихли, заподозрив, почуяв неладное, но всё-таки старший из них, мерзко вонявший одеколоном, - Эльга была по-звериному чувствительна к запахам, - протянул к ней руку, чтоб схватить за плечо ли, за волосы ли. И отпрянул, застыл, увидев прямо у себя перед носом лезвие ножа.
- Я им хозяина - медведя - завалила, - ровно сказала Эльга. - Жалко в ваших кишках пачкать, но придётся.
И спокойно подождала, когда они растворятся в темноте, цедя ругательства.
Ещё пара таких же встреч, и на районе её запомнили и перестали задевать.
В училищной общаге у неё вообще не было проблем. Как, впрочем, и подруг. Туповатые и изрядно потасканные девчонки её попросту боялись, а иных она вокруг не наблюдала. И была абсолютно одинока, но, поскольку она всегда, с самой смерти бабушки, произошедшей пять лет назад, была одинока, это её совсем не тяготило.