Чтобы ускорить погружение в воду, ей понадобился какой-то груз, и она натаскала к берегу Озера небольшие валуны с сопок Кандига и Индига и училась нырять, крепко зажимая валун под мышкой. Она соорудила небольшой плотик, чтоб отталкиваться длинным шестом от дна и выгребать на середину Озера, к омуту, не тратя сил на то, чтобы добраться туда вплавь.
Она решила, что снова всерьёз попробует добраться до дна, когда сможет задерживать дыхание до шестидесяти секунд, и не однажды. И когда это произошло, она поняла, что пора.
Был жаркий августовский полдень. Эльга сперва поплавала немного, чтобы размять мышцы, посидела, как есть, нагишом, у своего костерка и наконец решительно поднялась с места.
Солнце касалось её голых лопаток, подталкивая горячей ладонью. Эльга сосредоточенно выбрала самый крупный чёрный валун, положила на свой плотик и оттолкнулась шестом от берега.
Наконец шест перестал упираться в дно. Омут ждал её, и Эльга, в последний раз взглянув на солнце и взяв валун под мышку, набрала полную грудь воздуха и нырнула в тёмную воду.
Вода обожгла её тело, но она была уже привычна к холоду и темноте омута и стремительно погружалась вниз, вниз, вниз... стремительней, чем когда-либо раньше.
Неожиданная мысль пронзила её - а что, если Сангия-мама решит оставить её у себя? Как же тогда бабушка без неё? Ведь та даже не знала, что Эльга ходит к Озеру! Бабушка решит, что её заломал и утащил хозяин - медведь!
Не время сейчас думать об этом, с силой сказала себе Эльга, продолжая равномерно считать про себя. Пусть будет то, что будет. И всё тут.
Двадцать один.
Двадцать два.
Двадцать три.
На двадцати пяти она внезапно увидела прямо перед собой черноту дна, которое было гораздо темнее воды и, вздрогнув всем телом, выпустила из рук валун. Тот булькнул вниз, взмутив облачко ила. Вытянув руки, Эльга начала судорожно рыться на дне, перебирая ил, песок и гальку.
Её время стремительно таяло.
Двадцать семь.
Двадцать восемь.
Двадцать девять.
На тридцати трёх Эльга наконец нащупала в песке плавное закругление раковины и, стиснув пальцы, извернулась и что было сил оттолкнулась ногами от дна.
Лёгкие жгло огнём, отяжелевшая голова гудела, как пустой чугунный котелок, по которому били колотушкой.
Свет солнца приближался медленно... слишком медленно!
Тридцать восемь.
Тридцать девять.
Сорок.
На сорока четырёх судорога свела ей левую ногу, и она, преодолевая боль, отчаянно забила руками, пробиваясь сквозь толщу воды. Не раскрывать рта! Не...
Она чувствовала во рту солёный вкус крови.
"О Сангия-мама! Я не хочу здесь оставаться!" - взмолилась Эльга и рванулась вверх из последних сил.
Солнце ударило ей в глаза, и она наконец разлепила губы, хрипло, со стонами хватая широко разинутым ртом драгоценный воздух. Дышала и не могла надышаться.
Несколькими лихорадочными гребками она подплыла к своему плотику и опёрлась на него локтями и грудью, продолжая хватать воздух ртом. Ногу по-прежнему сводило болью, но это было уже неважно.
Всё было неважно.
Ракушка-кяхту была зажата у неё в руке.
Раковина, буро-зелёная снаружи и перламутровая внутри.
Пригнав наконец плотик к берегу - руки и ноги у неё дрожали так, что она с трудом отталкивалась шестом от дна, - Эльга накинула на плечи припасённое раньше одеяло и так и сидела до самого вечера, бездумно подкладывая щепки в свой костерок и сжимая в руке кяхту, впивавшуюся острыми краями в её ладонь. На ладони проступила кровь, но это было хорошо. Её кровь омыла кяхту в знак того, что Сангия-мама позволила Эльге уйти живой и со своим даром.
Когда солнце начало касаться краем сопок, Эльга встала, тщательно залила водой и затоптала свой костерок. Она оделась, перекинула одеяло через плечо и пошла прочь, даже не оглядываясь на свой плотик, покачивавшийся на волнах.
Больше она никогда не была у Озера.
Через восемь месяцев умерла бабушка. Её похоронили на маленьком лесном кладбище, где уже покоилась мать Эльги, которую Эльга помнила очень смутно. Та умерла совсем молодой, как говорила бабушка, "от сердца", когда дочери было два года. Эльга всегда думала: как можно умереть от сердца, ведь сердце есть у всех живых существ, даже у рыб и лягушек. А отца Эльга не знала совсем. Какой-то пришлый русский, как однажды объяснила ей бабушка, сердито поджав губы. Пришёл и ушёл. И отчество Эльге досталось от имени дедушки, который тоже умер, когда внучке было девять, - в паспорте она была записана как Эльга Надыговна.