Когда доктор Жигамонт вошёл под руку с княгиней в столовую, там уже находилась худощавая женщина и крепкого телосложении мужчина лет пятидесяти, одетый в белоснежную сорочку и фрак. Его не слишком густые волосы были тщательно прилизаны, а усы коротко подстрижены. Лицо мужчины была бледно, дородно, и уже явно намечался второй подбородок, а небольшие глаза смотрели нервно, бегали. Нервность сквозила и в облике его спутницы. Ей было явно за сорок. Можно было предположить, что лет двадцать назад она была интересной, но теперь лицо её избороздили морщины, не скрываемые белилами и румянами, толстым слоем нанесёнными на кожу, что говорило о желании дамы хоть как-то омолодиться и скрыть свой возраст. Женщина была одета в светлое платье, которое, вероятно, также должно было молодить её, но на деле вовсе к ней не идущее. Руки её украшали массивные перстни и браслеты, а шею – колье. Дама похрустывала пальцами и явно скучала.
– Добрый вечер, – приветствовала княгиня нервную пару. – Позвольте представить вам нашего гостя, доктора Георгия Павловича Жигамонта.
– Здравствуйте, княгиня. Здравствуйте, доктор, – с учтивым полупоклоном отозвался дородный господин, и Георгий Павлович тотчас определил надменность в его тоне и манере держать себя.
– Мы рады приветствовать вас, – добавила дама напряжённым голосом.
– Доктор, это князь Владимир Александрович и его супруга, Екатерина Васильевна, – произнесла княгиня.
– Рад познакомиться, – сказал доктор, поклонившись в ответ князю и поцеловав руку его жене.
Елизавета Борисовна заняла место во главе стола и поманила Жигамонта к себе:
– Садитесь рядышком, милый доктор.
Георгий Павлович покорно опустился слева от неё. Княгиня нагнулась к его уху и зашептала:
– Как вам нравится эта парочка? Этот самодовольный осёл всякий вечер наряжается так, будто едет на раут! И что ж? Дурак – он и во фраке дурак. И жена его не лучше. Два сапога, как говорится… Ни малейшего подобия вкуса! И она мечтает сделаться старшей княгиней Олицкой! Было бы у неё жало, так бы и впилась в меня…
Послышались шаркающие шаги, и в столовую вошёл поддерживаемый под руку Родей старик Каринский, а следом его внучка, всё так же скромно опускающая глаза.
Олицкая легко поднялась и расцеловала Алексея Львовича:
– Дядюшка, добрый вечер! Как ваше здоровье?
– Прекрасно, душечка! Сегодня совсем прекрасно! – улыбнулся Каринский.
– Держу пари, это заслуга доктора! – предположил Родион.
– Ты, как всегда, прав, мой мальчик, – ответил старик и добавил, обращаясь к Жигамонту: – Рад вновь вас видеть, мон шер.
Алексей Львович, Родя и Маша расположились за столом справа от княгини.
– Уже четверть минут, а Антона всё нет, – произнёс Владимир Александрович.
– И твоего сына и друга, кстати, тоже, – заметила княгиня. – Я думаю, пора приступать к ужину. Дашенька, – обратилась она к горничной, – подавай, пожалуйста.
– Слушаюсь, барыня.
В этот момент в помещение вошёл мрачный господин средних лет с крупным горбатым носом и впалыми щеками, одетый в тёмный сюртук и брюки в полоску.
– Прошу простить за опоздание, – сказал он, раскланиваясь. – Всем доброго вечера и приятного аппетита. Княгиня, Алексей Львович…
– Познакомьтесь, милый доктор, это Борис Борисович Каверзин, адвокат… Он вырос в нашей семье, а потому считается почти членом её, – представила княгиня вошедшего.
– Очень рад, – кивнул доктор. – Георгий Павлович Жигамонт.
– Да-да, доктор, я слышал о вашем прибытии… Здравствуйте!
– Боренька, ты что-то бледен. Ты нездоров? – спросила Елизавета Борисовна.
– Ах, пустяки! Не обращайте внимания!
– Боря, ты не видел моего брата и Володю? – спросил Владимир Александрович.
– Нет, не видел, – мотнул головой Каверзин, усаживаясь. Он быстро положил в рот несколько пилюль и запил их тремя крупными глотками воды.
– Дашенька, наливай суп, – приказала Олицкая.
– Вы могли бы и подождать, пока все соберутся, – заметила Екатерина Васильевна.
– Семеро одного не ждут, – отозвалась Елизавета Борисовна, приступая к ужину. – Если хочешь, можешь подождать. А я, извини, лишнего времени не имею, к тому же голодна, как волк. Ты, дорогая, спать изволишь до двенадцати часов, а я с шести утра на ногах. А Антон с Володей могут и вовсе не прийти.
– Ну, почему ж не придём-то? – послышался звонкий голос, и в столовую вошли высокий молодой человек с тёмными волосами, расчёсанными на косой пробор, и озорно поблёскивающими глазами и мужчина лет сорока, плохо выбритый и неопрятно одетый.