Элиас с тетушкой Аннеддой въехали в ворота последними. Во дворе, заросшем дикой травой, залитом обжигающим солнцем, суетились мужчины и женщины, там же скучились усталые и потные животные. Где-то плакал ребенок, заливалась лаем собака. Над двором летали с криками ласточки. Их словно напугало то оживление, которое пришло в эти горы на смену царившему здесь прежде великому безмолвию. И в самом деле, со стороны можно было подумать, что некое племя кочевников явилось издалека, чтобы завладеть этой деревушкой без единого жителя. Хлопали дверцы, под навесами раздавались крики и хохот.
Элиас сначала помог матери спешиться, затем и сам слез с лошади, привязал ее и взвалил на себя переметные сумы с провизией и одеялами. Семейство Портолу, как и все остальные представители клана, заняли свое место в больших хоромах. «Хоромы» — это длинное-предлинное полутемное помещение из грубо отесанного камня, с тростниковым потолком. То тут то там — встроенный в пол каменный очаг, а на грубой стене — крупные колышки, по числу семейств, ведущих свое начало от основателей храма.
Семейство Портолу обосновалось у своего колышка и очага в дальнем углу больших хором, где, по правде говоря, в тот год было не слишком людно. Всего лишь шесть семейств расположились в них; остальные паломники не принадлежали к клану и потому заняли другие помещения.
Приору со своим семейством отводилось всегда особое место, где был еще закрытый стенной шкафчик. Нынешний приор со своими домочадцами занял места еще двух-трех семейств. У приора была большая семья: супруга, белокожая и дебелая, словно пышный каравай, две прелестные дочурки и целый выводок малышей. Самый маленький был еще в пеленках; слава Богу, что среди принадлежащей храму утвари нашлась люлька из светлого дерева, куда младенца сразу же и поместили.
Семейство Портолу довольно быстро обжило свое место. Тетушка Аннедда убрала в стенную нишу корзину со сластями, хлеб и кофе; на очаг поставила кофейник и кастрюлю; вдоль стены расстелила мешок, одеяло, положила подушку из красной ткани и поставила тростниковую корзину с кофейными чашечками и блюдцами. Вот и все. Ближайшими соседями Портолу была маленькая сгорбленная вдова с двумя внучатами; семейства сразу же подружились, обменялись подарками и любезностями. Сразу после этого Элиас расседлал кобылу, и та вместе с жеребенком устремилась к ближайшим зарослям, где и стала щипать траву.
Во дворе и в комнатах еще продолжали раздаваться крики, люди сновали туда и сюда, царила сумятица, а тетушка Аннедда уже отправилась помолиться в храм — чистую церквушку с мраморным полом и огромной статуей бородатого Святого, который, по правде говоря, внушал скорее страх, чем любовь. Вскоре и Элиас показался в храме; он преклонил колена на ступенях алтаря, обнажив голову, и погрузился в молитву.
Тетушка Аннедда в пылу молитвы смотрела и все никак не могла насмотреться на сына; казалось, что Святой, к которому она мысленно обращается, это он, ее Элиас. Ах, сколько нежности пробуждал в ней его тонкий усталый профиль, его белое, осунувшееся лицо! Видеть его здесь, своего возлюбленного сыночка, преклонившего колена перед статуей Святого во исполнение обета, данного им далеко отсюда, когда он томился в тех местах — ах, как же радостно замирало от всего этого сердце тетушки Аннедды.
— О мой милый, мой родненький Святой Франциск, не знаю, как и благодарить тебя! Возьми себе мою жизнь, если тебе угодно, забери у меня все, что хочешь, только бы дети мои были счастливы, только бы шли они по жизни прямыми стезями Господа, только бы не слишком цеплялись за этот суетный мир. О мой Святой Франциск!
Мало-помалу прекратились и беготня, и шум, и сумятица; каждый занял свое место, даже досточтимый господин капеллан, который ростом был от горшка два вершка, лицом весьма румян, пребывавший неизменно в веселом настроении: он насвистывал себе модные мотивчики и напевал чуть ли не кафешантанные песенки.
Лошадей отвели пастись, в очагах запылал огонь, и пышная жена приора вместе с другими женщинами клана храма принялась варить в огромных котлах приправленный свежим сыром суп. Что за веселая жизнь началась для этого мирного и патриархального мирка! Резали овец и ягнят, варили в преизбытке макароны, пили в преизбытке кофе, вино, водку. Капеллан совершал требы, читал молитвы и вовсю насвистывал и напевал себе песенки.