— Не скажи, не скажи… — заупрямился Элиас, — если бы вы только видели…
— Да сам ты что повидал в жизни? — осадил его пренебрежительно дядюшка Портолу. — Ровным счетом ничего! Когда мне было столько лет, сколько сейчас тебе, я тоже ничего не видел, но потом-то повидал предостаточно, и уж знаю, каковы из себя эти господа, каковы люди с континента, и кто такие — сардинцы. Ты еще цыпленок, что только вылупился из яйца…
— Ничего себе цыпленок! — пробормотал с горькой усмешкой Элиас.
— Скорее уж петушок, — заметил Маттиа. А Фарре поспешил уточнить:
— Все же птенчик…
— Вырвавшийся из клетки! — подхватили со смехом остальные. Разговор стал общим. Элиас продолжал свои воспоминания. Что-то он запомнил хорошо, что-то уже успело отчасти стереться из памяти. Говорил он о том месте, где он был, о людях, которых там оставил; другие отпускали замечания и смеялись. Внимала ему и тетушка Аннедда с приветливой улыбкой на спокойном лице. Правда, ей удавалось расслышать далеко не все слова Элиаса, но сидевший рядом с ней Фарре повторял ей во весь голос, чуть ли не на ухо, что говорил сын.
Тем временем пришли еще друзья, соседи, родственники. Новые гости подходили к Элиасу, многие его целовали, все ему желали:
— Чтоб эта беда да осталась навеки одна!
— Если на то будет воля Божья, — отвечал он, натягивая шляпу на глаза.
Тетушка Аннедда обносила всех гостей вином. Вскоре в кухне было полным полно народу; дядюшка Портолу все не мог угомониться и кричал каждому из вновь пришедших, что его сыновья — это три сущих голубка, и никак не хотел отпускать своих гостей, а Пьетро не терпелось познакомить Элиаса со своей невестой, и он все порывался уйти и увести брата с собой.
— Пошли подышим воздухом, — без устали твердил он. — Этого бедолагу слишком долго держали в тюрьме, чтобы еще и вы держали его здесь весь вечер.
— Он еще успеет надышаться свежим воздухом! — ответил ему один из родичей. — Его девичье личико станет черным, как ружейный порох.
— Как ему не стать! — откликнулся Элиас и на мгновение закрыл лицо руками, словно устыдившись его белизны.
Когда же Пьетро наконец обратил на себя внимание брата и уж было собрался увести его с собой, нагрянула его будущая теща. Она была вдовой, женщина худая, высокая и не слишком приветливая, с лицом землистого цвета, в черной повязке; явилась она в сопровождении детей — девушки и молодого человека, державшегося весьма надменно.
— Сын мой! — высокопарно произнесла вдова и устремилась с распростертыми объятиями к Элиасу. — Да пошлет тебе Господь вновь такое несчастье не раньше чем лет через сто!
— Если на то будет воля Божья.
Тетушка Аннедда со своим радушием направилась было к вдове, желая ее поприветствовать, но дядюшка Портолу ее опередил; он целиком завладел гостьей, ухватил ее за руки и так дернул, что она чуть не упала.
— Взгляни! — закричал он ей в лицо. — Ты видишь, Аррита Скада? Голубок вернулся в родное гнездо. Кто теперь с нами потягается? Кто потягается? Нет, ты мне скажи, Аррита Скада!..
Женщина не нашлась, что ему ответить.
— Пусть себе болтает! — воскликнул, обращаясь к вдове, Пьетро. — Он сегодня навеселе.
— А как ему сегодня не веселиться?
— Конечно же, я сегодня весел. А почему бы мне и не веселиться, в самом деле? Разве ты не видишь этого голубка? Наконец-то он вернулся в свое гнездо. А какой он белый, словно лилия! А что за чудесные истории он умеет рассказывать, Аррита Скада, ты слышала? Мы все одна семья, мы все настоящие мужчины! И скажи своей дочери, что замуж ее берет удалой молодец, а не какой-нибудь там недотепа.
— Я тоже так считаю.
— Ты и в самом деле так считаешь? Или ты считаешь, что твоя дочь будет здесь служанкой? Госпожой она здесь будет; у нее будет и хлеба вволю, и вина, и пшеницы, и ячменя, и бобов, и оливкового масла, в общем, всего вдоволь. Ты видишь вон ту дверь? — выкрикнул он и повернул тетушку Арриту лицом к дверце в дальнем углу кухни. — Ты видишь ее? Да? А знаешь, что за ней лежит? Там только одного сыра на сто скуди[3] и еще много всякого добра.
— Да прекратите вы в конце концов, — не выдержал Пьетро, которому стало немного не по себе от слов отца. — На что ей сдалось ваше добро?
— Да и к тому же, — молвил Элиас, — я уверен, Мария Магдалина Скада выходит замуж за Пьетро совсем не из-за вашего сыра.
— Сынок мой ненаглядный! Все в этом мире благо! — изрекла тетушка Аррита, усаживаясь между своими детьми. Сын ее не принимал участия в разговоре, а лишь насмешливо улыбался.