Уже и пение его не завораживало. Теперь, когда Роланд снова увидел старика, он понял, где слышал поразившую его мелодию: ее играл скрипач. То, что показалось ему музыкой, возникшей из сновиденья, было всего лишь отзвуком полузнакомой песенки.
Как ни стремился Роланд догнать старика, в лес входить ему совсем не хотелось. Ничего зловещего он в нем поначалу не видел. Конечно, в лесу царили мрак и безмолвие, но, лишь приблизясь вплотную, Роланд понял, чем этот лес отличался от всех других. Деревья в нем были мертвые.
Роланд оглянулся. Издали замок казался скорчившейся от боли скалой. Идти было некуда. Роланд поднял с дороги горсть камешков и прижал к щеке. Он ощутил боль — значит, все это на самом деле. Он действительно здесь. И помощи ждать неоткуда.
За лесной опушкой дорога превращалась в еле заметную тропинку и терялась среди болот. Белели в сумраке трутовики на деревьях; мох, словно волосы, свисал с ветвей. Кругом царило безмолвие смерти. То и дело, впрочем, безмолвие нарушали какие-то звуки — шум падающих вдали деревьев, голоса предметов, застывших в тумане, наползавшем полосами там, где не было ветра. И от этого тишина угнетала еще больше. Дубы при одном прикосновении к ним растекались черной жижей.
Роланд не знал, как долго он шел и сколько ему удалось пройти. Лес невозможно было измерить ни милями, ни часами; оставалось лишь брести от болота к болоту, перелезать через прогнившие деревья — и надеяться, что все это в конце концов кончится.
Внезапно деревья раздвинулись — впереди показалась вересковая пустошь, замкнутая на горизонте скалами.
Роланд сделал еще несколько шагов, но вдруг пошатнулся и упал в траву. Он сбился с пути. Он был совсем один.
Когда Роланд открыл наконец глаза, он подумал, что никогда не сможет двинуться с места. Холод приковал его к земле.
Мальчик повернулся на бок и с трудом сел, положив голову на колени. Он так промерз, что уже не дрожал. Он не знал, сколько времени проспал, но вокруг все было по-прежнему. Все тот же свет лился с неба, на котором не было ни одного просвета.
Роланд поднялся и зашагал вверх, к горам. Они оказались выше, чем он предполагал, — огромные гранитные столбы, расщепленные морозом и ветром, но Роланд вскарабкался по осыпающимся расщелинам вверх и огляделся: он стоял на широком кряже, ведущем в сторону по равнине, которая терялась в тумане. Роланд не увидел ничего. Ни деревень, ни домов, ни огня, ни дымка. Он был один. Позади — обрыв, внизу — лес, уходивший вдаль. Единственный знак того, что когда-то этот край былобитаем, находился рядом с Роландом, но не радовал его.
На вершине горы был сложен круг из торчком поставленных нетесаных камней, расширяющихся кверху. Гладкие, как галька, они были раза в три выше человеческого роста и возвышались над землей, словно крепко сжатые кулаки. Роланд вошел в круг не меньше четырехсот ярдов в диаметре, остановился посредине и огляделся.
От круга вдоль кряжа шла аллея из камней — острых обломков скалы, таких же высоких, как те, что стояли кругом, но более страшных и тонких. Они вели к покатому холму в миле поодаль.
Воздух здесь, если такое вообще возможно, казался еще неподвижнее; было так тихо, словно тишина притаилась в самом Роланде. Он старался не шуметь, опасаясь, что тишину эту все равно ничем не нарушить.
Но сколько же в круге камней? Роланд принялся считать их, начав слева от аллеи. Восемьдесят восемь. Не пропустил ли он одного в конце? Надо посчитать снова — восемьдесят пять, восемьдесят шесть, восемьдесят семь. Возможно, у него устали глаза, громады камней мелькали перед глазами, и боковым зрением он, казалось, видел, будто они шевелятся, — восемьдесят четыре, восемьдесят пять, восемьдесят шесть, восемьдесят семь, восемьдесят восемь, восемьдесят девять. А ну-ка, еще разок. Раз, два, три, пять, шесть... Нет. Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь... Воздух вокруг стал плотным, словно у Роланда заложило уши. "Зачем я их считаю?" — подумал он.
— Ты не уйдешь, пока не пересчитаешь все камни.
— Да, не уйду... Кто это сказал?
Роланд оглянулся — и поймал себя на этом. "Я разговариваю сам с собой. Видно, я тронулся". Вокруг стояла такая глубокая тишина, что мысль его прозвучала громко, будто ее произнесли вслух. "Я ухожу".
Роланд бегом пересек круг. Он хотел выбраться на открытое место и не заметил, что оказался в самом начале аллеи из камней. Он свернул, намереваясь проскочить между камнями, но стоило ему приблизиться, как перспектива зашаталась, перевернулась, так что расстояние между камнями, вместо того чтобы увеличиться, сузилось. Пути не было.
Роланд повернул, сбитый с толку, — и снова оказался в аллее. Восемьдесят шесть. Восемьдесят семь. Восемьдесят восемь. Восемьдесят девять. Девяносто. Камни не движутся. Расстояние между ними большое.
Он устремил взгляд в один из просветов и кинулся туда.
Глыбы стояли так широко, что расстояние между ними в несколько раз превышало их собственную ширину, и все же, стоило Роланду приблизиться, как он тотчас ощутил, что просвет недостаточен. Снова и снова его бросало назад, словно он налетал на невидимую преграду в темноте. "Камни... не... движутся. Расстояние... между ними... большое", — повторял Роланд. Он видел, что это так, но, подходя к ним вплотную, вздрагивал от боли. Когда же наконец ему удалось пройти меж камней, изо рта у него вырвался страшный беззвучный крик.
— Все это мне мерещится, — сказал Роланд.
Внезапно страх исчез, и это само по себе пугало — стоило Роланду выйти из круга, как камни встали на свои места.
— Да между ними хоть на автобусе проезжай!
Воздух теперь уже не был таким плотным и душным, ничто не шевелилось, когда он начал снова считать. Восемьдесят один. Еще раз. Восемьдесят один. Никаких затруднений.
Роланд решил пройти по каменной аллее к холму. Оттуда обзор лучше, и можно будет определить, куда двигаться дальше. Он пошел низом, по кряжу, держась на всякий случай подальше от торчавших в небо камней.
Вскоре Роланд понял, что холм, как ни казался он велик, был не частью кряжа, а насыпным курганом, равномерно округлым, с ровно срезанной верхушкой.
Аллея уперлась в высохший ров, опоясавший холм. Роланд соскользнул в ров, бегом пересек его широкое дно и полез вверх. Трава у него под ногами была хрупкой, как стекло.
С вершины холма он увидал далеко впереди на равнине какое-то возвышение.
Груда камней. Нет, подумал Роланд, это башни... и стены... в руинах. Еще один замок. Какой с него прок? А что там еще?
Роланд напряг зрение; немного спустя ему показалось, что слева появилось нечто более существенное, чем бегущая по небу гряда облаков.
Замок. Черный. Мертвый. Нет, здесь должно что-то быть.
Но кругом царило одно запустение. Равнина, кряж, море — все было мертво. Свет не имел цвета, все, даже собственное тело и одежда, казалось Роланду серым, словно на выцветшей фотографии.
Три замка.
Роланд глянул направо. Здесь темнота была непроницаема, как гром. И вдруг... Он увидел... нет, ничего... и снова...
Огонек. На холме. Слабый... словно... свеча... догорает... Башни! Золотые башни!
Позже Роланд не мог вспомнить, увидел ли он их воочию или они возникли яркой вспышкой в его воображении, но пока он напряженно всматривался в дымку, взгляд его, казалось, сфокусировался и притянул к себе замок. От замка исходило сияние, словно камни, из которых его сложили, были пропитаны светом. Замок из янтаря. На стенах двигались люди; блестело оружие. Вдруг тучи закрыли горизонт.
Роланд все так же стоял на вершине холма, но искра, блеснувшая в тумане над равниной, прогнала усталость и безнадежность. То был голос, прозвучавший за стенами башни, то был луч света, мелькнувший меж туч.
Не теряя времени, Роланд кинулся к замку. Он съехал вниз по склону, притормаживая руками. Все будет хорошо. Теперь все будет хорошо. Все хорошо. И вот он на дне рва. У самого своего лица он вдруг увидел шерстяную перчатку — четыре пальца перчатки торчали из травы.