47. Так большинство греков было разочаровано в афинянах. Но, переметнувшись снова к лакедемонянам, так же как перед этим от них — к афинянам, эллины снова оказались обмануты. Ибо сначала лакедемоняне говорили, что будут сражаться с афинянами за свободу всех эллинов, и этим привлекли к себе многих; но когда они, разрушив стены Афин, стали хозяевами положения и могли бы выполнить свои обещания, то они далеко превзошли самих афинян, утвердив во всех эллинских городах тирании под названием «декархий».[263]
48. Ниспровергнув одно господство — господство Афин, они создали на его месте господство многих своих ставленников, которые угнетали своих подданных не из Афин, не из Спарты, а сидя каждый в своей собственной области, прочно укоренясь. И если бы, начав эту войну, лакедемоняне объявили эллинам, что воюют они затем, чтобы причинить эллинам куда более зла, чем афиняне, и чтобы показать, что афинская власть была еще для эллинов свободою, то их действия подтверждали бы это как нельзя лучше.
49. И вот вскоре оказались они побеждены одним афинским изгнанником,[264] покинуты фиванцами и ненавидимы коринфянами. Море было покрыто кораблями их устроителей порядка, изгнанными за то, что не порядок, а беспорядки чинили они в городах вопреки названию их должности.
50. Беззакония их и за это ненависть к ним эллинов помогли возвышению фиванцев. Но когда фиванцы победили лакедемонян при Левктрах[265] и свергли их власть, то никто из эллинов не пожелал терпеть фиванцев за единственную эту победу — напротив, стало очевидно, что эллинам выгоднее, чтобы Кадмея[266] была под спартанцами, чем чтобы фиванцы их победили. Так все возненавидели фиванцев.
51. Все это я перечисляю не в укор всем эллинам, как когда-то сочинитель странной книги под названием «Трехглавая тварь»,[267] — в этом нет для меня необходимости. Я хочу лишь показать, что до вас еще не существовало искусства управления. Ибо, если бы оно существовало, оно было бы у эллинов, которые больше всего выделялись среди других мудростью. Но это искусство является вашим открытием, и к остальным оно перешло от вас. То, что было сказано об афинянах, может быть отнесено и ко всем эллинам. Все они умели, как никто, противостоять власти, воевать с персами и лидийцами, богатеть и тратить богатство, переносить труды и невзгоды. Но в искусстве управления они были еще несведущи и, испытав в нем свои силы, потерпели неудачу.
52. Во-первых, афиняне отправляли в города гарнизоны, зачастую числом превосходившие местных жителей. Во-вторых, все те города, где гарнизонов еще не было, они вечно подозревали в измене и поэтому все свои дела осуществляли напором и силой. И добились они только двух вещей: городов за собой не сохранили, а сами вызвали всеобщую ненависть, получив от своей власти вместо пользы одни хлопоты. Превосходство их было призрачным, зато слава об их алчности — прочной.
53. И что же? Рассеявшись по городам и разделившись, они стали слабее у себя дома и не смогли сохранить свою землю, потому что зарились на чужую. Ни для защиты желаемых городов не хватало посылаемых ими войск, ни у себя они не могли оставить достаточные силы: слишком мало их оказывалось в чужой земле, слишком мало и в своем отечестве. И, расширяя свою державу, но не умея ею управлять, афиняне встали в тупик: то, к чему они стремились, противоречило тому, в чем они действительно нуждались. Если желаемое им удавалось, это оказывалось для них тяжким бременем, почти проклятием; напротив, что не удавалось, то облегчало их положение и уменьшало опасность. Они были похожи не на властителей, а на поселенцев, трудящихся ради самого труда. И в конце концов эти усилия оказывались недостаточными и делали тщетным весь их труд; и, как поэты говорят о Сизифе,[268] камень снова скатывался на прежнее место.
54. Кроме того, им было невыгодно иметь ни сильных подданных, ни слабых: сильных — из-за возможного предательства, слабых — из-за угрозы внешней войны, когда бывает нужна помощь союзников. А с союзниками афиняне вели себя как игроки, которые двигают шашки то вперед, то назад и не знают, на что решиться. Как будто желая и не желая иметь союзников, афиняне распоряжались ими второпях, сами не зная как.
55. Доходило до смешного и нелепого: против отложившихся союзников они гнали в поход еще не отложившихся, но уже собирающихся, так что те как будто шли против самих себя. Они безрассудно вели против восставших тех, кто был душой с восставшими и кому было невыгодно помогать афинянам, вместо того чтобы помогать против афинян.
263
264
265
266
267
268