66. Таким образом, нынешний порядок, понятным образом, удовлетворяет и устраивает как бедных, так и богатых. И по-другому жить невозможно. В ваших законах существует единая и всеобщая согласованность. И что прежде казалось невозможным — управлять державой, и такой большой державой, властно и по-доброму — пришло в ваше время.
67a. Поэтому города свободны от гарнизонов. Нескольких пеших и конных отрядов достаточно для того, чтобы защищать целые народы. И они не размещены по городам, но рассеяны по всей стране, так что многие народы не знают, где сейчас находится их охрана. Если же какой-то город так вырос, что способен сам у себя поддерживать порядок, вы не отказали в этом его жителям из зависти, что они будут о нем заботиться и его блюсти.
68. Но у кого для этого нет достаточных сил, тем управлять небезопасно. Довериться руководству более опытных людей — это, как говорится, «второе плавание».[275] А довериться вашему руководству — как оказалось ныне — даже первое. Поэтому все ваши подданные крепко держатся за вас и не раньше вас покинут, чем пловцы — своего кормчего. Как летучие мыши в пещерах крепко цепляются друг за друга и за камни,[276] так все люди льнут к вам в великом страхе и заботе, чтобы никто не оторвался от этого союза. Они скорее будут бояться, чтобы вы их не оставили, чем сами оставят вас.
67b. Поэтому все города отсылают вам ежегодную дань с большей радостью, чем иные сами собирают ее с других. И это справедливо.
69. Нет больше споров о власти и первенстве, из-за которых раньше вспыхивали все войны. Вместо этого одни города наслаждаются покоем, как река в бесшумном течении. Они рады, что освободились от страданий и бедствий, так как поняли, что сражались с бесплотными призраками.[277] Другие же не знают и не вспоминают о том, чем они владели прежде: эти города, охваченные когда-то смутой и взаимной враждой, вдруг возродились на погребальном костре, как в мифе памфилийца или, может быть, Платона,[278] и все разом достигли превосходства. Как это случилось, они объяснить не могут, а могут лишь восторгаться своим нынешним состоянием — как будто они проснулись и увидели, что сон их стал явью и они в нем живут.
70. Войны, даже если они когда-то и велись, кажутся теперь неправдоподобными, и большинство людей воспринимает рассказы о них, как мифы. А если где-нибудь на границах и возникнет война — что естественно в такой огромной державе, когда геты безумны, ливийцы злополучны, а народы у Красного моря злонравны[279] и не способны наслаждаться тем, что имеют, — то и сами эти войны, и слухи о них вскоре, конечно, проходят без следа, подобно мифам.
71a. Вот какой прочный мир вы всюду поддерживаете, несмотря на то, что привыкли воевать.
72a. О державе вашей, о гражданском ее распорядке, и какой путь вы избрали, и каким образом ее обустроили — об этом мы сказали. Теперь же пора поговорить об армии и военной службе — о том, что вы здесь изобрели и какой завели порядок.
71b. Ибо у вас нет такого, чтобы вчерашние сапожники и плотники сегодня стали латниками и всадниками, или чтобы недавний пахарь вдруг, как актер за сценой, переоделся в солдата. Вы не стали смешивать все дела, как бедняки, которые сами и еду готовят, и дом стерегут, и постель постилают. И не стали ждать, чтобы вражеский удар поневоле заставил вас сделаться солдатами.
72b. Удивительна в этом ваша мудрость, и в целом мире нет другого подобного примера.
73. Правда, и египтяне в военном деле достигли успехов, так как имели постоянное войско и, казалось, устроили его мудрее всех. Кто воевал за страну, те содержались у них особо и отдельно от остальных: в этом, как и во многом другом, египтяне, говорят, превзошли мудростью остальные народы. Вы же, мысля точно так же, устроили войско по-другому, умнее и лучше. Ведь у египтян войско не имело равных со всеми прав: воины с их вековечной тяжкой службой почитались у них ниже, чем мирные жители, и это было несправедливо и ненавистно для солдат. У вас же все имеют одинаковые права, так что существование постоянного войска себя оправдывает.
275
276
277
278
279